Несколько бесполезных соображений
Шрифт:
На что мой отец ответил: «Еще бы ей ко всему прочему не быть доброй».
Его не лишенное изящества замечание запало в мою душу и с тех пор лежит где-то на дне, дожидаясь своего часа.
А вчера я был в одном ресторане в компании друзей и знакомых. И судьба распорядилась так, что моей соседкой по столу оказалась девушка, которой я прежде никогда не видел. О чем очень сожалею, ибо. она отличалась выдающейся красотой.
На земле существуют самые разные типы красоты. Скажем, женщину, которая во время светской беседы о разнообразных преимуществах Еврорынка заставляет тебя беспрестанно
А под настоящей женщиной я разумею такую, которая, к примеру, сделает невозможной измену мужа, соединив в себе чары всех женщин, какими он хотел бы обладать. Это уже не красота, а природный дар. Осчастливь ее сейчас равноправием, и она поблагодарит преисполненной вежливой мудрости улыбкой новобрачной, которой преподносят на свадьбу седьмой по счету тостер.
Однако же эта соседка по столу разбудила дремавшего во мне подростка.
Ее красота была поэтической, той, что обезоруживает зеленого юнца и заставляет его терять голову. Нечто неземное, понимаете? Хочется не столько возлежать с нею, сколько парить рядом — впрочем, как я читал, психологи утверждают, что это почти одно и то же. И тут она открыла рот:
— А мой жених в отпуск поедет в Италию и берет меня с собой, но мне не хочется, я ведь там уже была раз, и потом, гам столько бедняков — одно расстройство, какой уж тут отдых! И дома у них все старые, моему жениху нравится, а мне — нет. Чего он в них нашел? Грязь да дыры. Но раз моему жениху нравится, то я поеду…
И в таком духе весь вечер. Глупее некуда. Я смотрел на нее во все глаза, как по уши влюбленный подросток, вежливо поддакивал и думал про себя: надо все пересмотреть.
Потому что она была не только ужасно хороша собой и ужасно глупа, но и ужасно добра. Тогда я представил себя рядом с нею, за столом, двадцатилетним юношей — с какой радостью я бы согласился всю жизнь всегда и во всем поддакивать ей только ради созерцания этого совершеннейшего творения.
— Ты видишь ее, отец? — услышал я свой внутренний голос.
— Да, мальчик.
— Ты немного ошибся. Все-таки одно с другим вполне уживается.
— Да, мальчик.
И он зашуршал своими бесчисленными газетами с сообщениями о фатальных событиях, о которых он еще долго будет читать в молчаливо-суровом одиночестве, сидя у врат геенны огненной.
Трудный возраст
— Ну вот, опять пепла своего насорил, — заворчала жена, — посмотри, что там творится.
Мужчина опустил на колени газету, за которой прятался каждый вечер после ужина, и взглянул на палас.
— Тут всего-то чуть-чуть.
— Да у тебя же перед самым носом пепельница стоит, —
Он наклонился и пошарил рукой по полу.
— Вот и все. Я теперь обязательно постараюсь быть внимательнее. Обещаю тебе. — Его голос звучал дружелюбно, но с какой-то неестественной интонацией, словно он обращался к ребенку, которому невдомек, чего же от него хотят взрослые. Ее это просто выводило из себя.
— Ты никогда не считаешься с тем, о чем я тебя прошу, — продолжала она. — Тебе плевать на мои просьбы. Всем на меня плевать.
Она чувствовала, что ее голос начинает истерически срываться, и подумала: так нельзя. Что можно подумать со стороны?
Между тем муж сложил газету, с грустью посмотрел на жену и осторожно посоветовал:
— Может, приляжешь на часок? Ты очень возбуждена. Пойди приляг…
Она резко подскочила и выкрикнула:
— Ладно-ладно, меня уже нет! Еще бы, я ведь сумасшедшая. Изволь, я избавлю тебя от моего невыносимого общества…
Громко хлопнув дверью, она стала подниматься по лестнице, а по ее лицу медленно текли слезы. В спальне она села перед зеркалом и с каким-то отвращением взглянула на себя. Ей уже под пятьдесят, лицо в морщинах, в глазах безысходная грусть. А слезы все катились по щекам. Она плакала беззвучно.
— Поднимись он сейчас наверх, — разговаривала она со своим отражением, — да скажи мне что-нибудь ласковое…
Муж тем временем неподвижно сидел внизу в своем кресле.
Газета валялась на полу, и он обдумывал случившееся подавленно, но все же с облегчением, потому что теперь он был один.
Вот уже год, как все это началось.
Скандалы по пустякам.
Вечные цепляния, которые неизменно кончались ссорами.
Яд в каждом слове.
Врач как-то сказал, что у нее подошел трудный возраст надо быть потерпеливее.
Терпения у него хватало. Но жизнь стала какой-то пресной, в особенности с тех пор, как дети обзавелись собственными семьями и разъехались, оставив их вдвоем в атмосфере холодной войны, постоянного напряжения, нервозности.
«Через некоторое время все пройдет, — сказал тогда доктор, — и вы заживете как прежде».
Мужчина поднялся из кресла — дородный коротышка — и подошел к буфету. Налил себе рюмку коньяку и выпил одним духом. Напиток подействовал незамедлительно: мрачное настроение уступило место равнодушному «да ладно…», что не соответствовало действительности, но доставляло известное удовлетворение.
Ничего, все образуется, подумал он.
А женщина наверху все еще сидела перед зеркалом. Она больше не плакала, только с каким-то недоумением смотрела на свое отражение и повторяла вновь и вновь:
— Поднимись он сейчас наверх. Поднимись он сейчас наверх. Поднимись он сейчас наверх…
Она произносила эти слова тихо, как заклинание, но без всякой надежды.
Муж налил себе еще рюмку и вернулся в кресло.
Сейчас она поспит немного и придет в себя, думал он. Как все-таки она быстро заводится. Трудный возраст. Ну да ничего, все встанет на свое место.
Он поднял газету и начал читать сообщение об убийстве. Но, поскольку его мысли были в другом месте, он мало что воспринимал. И все же он чем-то был занят.