Несколько мертвецов и молоко для Роберта
Шрифт:
— Класс! — выдохнул Михаил, когда мы протиснулись к этому забору. — Видишь, Роберт, вон тех двух? Ну, одна в красном топике, а вторая в комбинезоне в обтяг. Умопомрачительные фигурки! Да видишь, что ли, Роберт?
— Вижу, — ответил я.
Фигурки у девушек действительно были умопомрачительные. Загляденье, а не фигурки. Танцевали они чуть в стороне от основной, так сказать, массы, и так профессионально выгибались, что все парни рядом с нами так и таращили на них глаза. Очень сексуально выглядело, когда девушки в такт музыке демонстрировали движения, словно лаская друг друга. И одеты они были очень
— Вот это да, понимаю! — сказал Михаил, не отводя от девушек блестящих глаз. — Но что за странный танец? Уж не лесбиянки ли они?
— Тебе-то не все ли равно? — спросил я.
— Нет, конечно. Сейчас я с ними познакомлюсь. Считай, они уже у нас в кармане. Тебе, Роберт, какая из них больше нравится? Мне — в юбочке. Жди меня здесь…
Михаил перемахнул через заборчик, и хотел это сделать с понтом — дескать, я парень натренированный и перепрыгнуть через эту преграду для меня — плевое дело. Но получилось у него неуклюже, этакий деревенский подвыпивший увалень, по другую сторону заборчика он чуть не упал, и выглядело все это очень смешно.
Пританцовывая, он прямиком направился к девушкам. Ди-джей поставил покойного Женю Белоусова, его песню «Вечерочек».
Выписывая немыслимые кренделя и вихляя бедрами, Михаил приблизился к девушкам и, встав между ними, попытался влиться в их ритмичный танец. Честно говоря, со стороны это выглядело отвратительно. Я смотрел на них, и мне было стыдно за Михаила. Так стыдно, что я готов был сквозь землю провалиться.
Нет, сперва девушки улыбались Михаилу и даже наклонялись к нему, что-то спрашивая и отвечая, когда спрашивал он, не переставая при этом танцевать, но затем им, видимо, что-то не понравилось, потому что они прямо-таки шарахнулись от него. Может, он сказал им что-то не то. Может, они поняли, что он не только порядочно пьян и у него воняет изо рта, но и с головой у него не все в порядке. Или, может, по внешнему виду, одежде Михаила, они определили, что он не принадлежит к новым русским парням, и потому не пожелали с ним иметь ничего общего, даже танцевать.
Да и какой, к чертям, из него танцор? Переминался с ноги на ногу, неуклюже взмахивая руками, а девочки танцевали что надо. Не знаю, в чем заключалась причина, но факт был налицо — моего приятели отшили.
Михаил сделал вид, что ничего не случилось, и, неуклюже покривлявшись еще какое-то время, вернулся ко мне.
— Ну, что? — язвительно спросил я. — Как успехи?
— Нормально. Договорился с ними встретиться. Через двадцать минут.
— Да ну! — удивился я.
— Вот тебе и «ну»!
— И где встреча?
— Айда, я покажу…
Сперва мы шли по освещенной аллее, а потом, свернув с нее, пробирались в темноте до каких-то развалин.
— Что это тут такое? — полюбопытствовал я.
— Туалеты. Мужской и женский. Раньше были. Теперь их сломали, а новые еще не построили. По привычке все девки бегут сюда. Да ты погоди, Роберт, сам увидишь… Тихо, идут. Прячься за эту стену…
Действительно, раздался женский смех, голоса, и мы спрятались за одну из полуразрушенных стен, от которой местами отвалилась
Шаги и смех приблизились, а затем за стеной раздалось характерное журчание. Судя по голосам, за стеной находилось трое молоденьких девушек.
Один из голосов сказал:
— Я так облопалась пива, что могу просидеть здесь до самого утра.
— Ну и сиди себе на здоровье, — ответил второй голос.
— А мы пойдем танцевать, — добавил третий голос и засмеялся.
Остальные два голоса присоединились к нему.
Я посмотрел на Михаила. Он, довольный, щерился и знаками показывал мне, чтобы я, последовав его примеру, заглянул за стену. Сидел он на корточках.
Я пристроился рядом с ним и при свете луны увидел две ослепительно белые задницы. Можно сказать, прямо перед своим носом. Если бы не запах свежей мочи, можно было вообразить, слушая журчание, что это вода набирается в ванну.
Но ванна была далеко, дома, и паук был дома, а две ослепительно белые задницы — вот они, прямо перед тобой. Протяни руку — и золотой дождь ударит тебе в ладонь. Третья девушка, видимо, уже успела справить свою нужду, она стояла в стороне и ждала подруг.
Я взглянул на Михаила, который вдруг громко засопел носом, и меня совсем не удивило, когда я увидел, что он, вывалив в расстегнутую ширинку свое жало, бешено онанирует. Он торопился. Наверное, хотел кончить еще до того, как журчание смолкнет и ослепительно белые задницы растворятся в темноте.
Девушки натянули свои трусики и ушли, смеясь и прикалываясь друг над другом.
— Черт! — сказал Михаил, и мне стало ясно, что он не успел.
— А где же те девчонки? — спросил я.
— Какие девчонки? — почему-то удивился он.
— Ну… одна в комбинезоне в обтяг, вторая — в красном топике и короткой юбочке.
— Ах, в юбочке… Погоди, скоро придут. В юбочке девочка что надо, да… у нее не трусики — сплошные кружева… Ага, вон еще идут. Тихо, не шуми! — добавил он, хотя я и не думал шуметь.
На этот раз девушек было двое, но в туалет пошла одна, подошла к самой стене, ломая каблуки на осколках кирпичей, и устроилась так близко от нас, что, когда Михаил онанировал, его жало находилось в каких-то сантиметрах от голой задницы. Если бы он кончал в тот момент, капли его яда повисли бы на ягодицах незнакомой девушки. Но он никак не мог кончить и, видимо, для того чтобы ускорить процесс, протянул свободную левую, руку и подставил ее под упругую струю. Несколько секунд было слышно, как струя разбивается о его ладонь.
— Кто здесь? — закричала испуганная девушка и прямо со спущенными трусиками, не доделав до конца свое дело, побежала к подруге.
— Что случилось, Нин? — спросила подруга.
— Там кто-то есть, — ответила ей Нина. — Там, за стеной…
Выяснять, кто прячется за полуразрушенной стеной, они не стали и быстро ушли.
Михаил лизнул руку, которую подставлял под струю.
— Соленая… — сказал он. — В тюрьме этим заниматься не западло, в армии — другое дело. Но я и там дрочил. Многие знаменитости были онанистами. Дэвид Духовный — онанист. Виктюк там какой-то — онанист. Сальвадор Дали тоже был онанистом. Гоголь, тот, говорят, вообще изнурял себя рукоблудием…