Нескорая помощь или Как победить маразм

Орловский Михаил Сергеевич

Восьмёркин в упор смотрел на Заразову. Мальвина отложила листок и подняла ясные глаза на начальника главного отдела.

— Ну, и как это было? — нахмурился Борис Горюнович.

— Что было? — поморгала ресницами подчинённая.

— Песни и пляски. Любопытно, в каком же мединституте запатентована такая методика лечения инвалидов?

— Какая балалайка в медицинском ящике, Борис Горюнович? — возмутился Бактерович. — Побойтесь Авиценну, туда и вискарика-то фиг всунешь, а вы — балалайку!

— Вы же сами видите, он так прямо и пишет — трижды контуженный, — тихо вмешалась женщина-доктор. — Да и какая из меня плясунья?

Восьмёркин

озадаченно уставился в бумагу. Такого поворота он никоим образом не ожидал. Мысленно представляя настоящую балалайку, он также мысленно попытался впихнуть её в медящик, забитый ампулами, шприцами, бинтами и ещё чёрт знает чем. Карты не сходились. А ведь в жалобе русским буквами пенсионер вывел: фельдшер достал балалайку из ящика и УБРАЛ её в ящик. Восьмёркин верил телеге, потому как ему очень хотелось в неё верить, дабы засадить этих обормотов с минимальным окладом на целый квартал. Но поскольку он никогда не служил в армии, то доверял исключительно здравому смыслу, который вопил во всё горло: НИКАКАЯ БАЛАЛАЙКА В ЯЩИК НЕ ВЛЕЗЕТ!!! Следовательно, всё, что накарябано в жалобе, — бред контуженого инвалида.

— Пишите объяснительную, — сухо резюмировал мрачный начальник и сунул подчинённым пару листочков.

Через пять минут ему вернули две объяснительные. Вменяемую вину бригада начисто отрицала, обосновывая всё вышесказанным. Восьмёркин крякнул и, наливаясь гранатовым соком от ощущения собственной глупости, заковыристо нацарапал в углу: «Жалоба необоснованна» и подписался.

— Идите!

Мальвина и Иуда поднялись со стульев и вышли, аккуратно притворив за собой дверь. Ожидая прибытия лифта, доктор сжимала губы, чтобы не рассмеяться, а Бактерович, нежно погладив чемоданчик, прошептал тихо:

— Я ж говорил, что сувенирная не только в ящике поместится, но и обвинения в наш адрес дезавуирует.

Вызов № 39 ЗА ЗЕЛЁНЫХ, НО ПРОТИВ СИНИХ

Штирлиц подошёл к лесу и увидел голубые ели.

Когда он подошёл ближе, то заметил,

что «голубые» не только ели, но и пили.

Анекдот

Маразмов много. Они всюду. Будто вороны на помойке. Кишмя кишат. И деваться от них некуда. Ни сбежать, ни в космос улететь. Только если той же монетой бить. Или близкими способами. По-другому никак нельзя.

Однако ни один человек не будет удивлён, когда узнает, что маразмы исходят не столько от больных, сколько от любимого начальства. Просто с последними встречаешься реже, поэтому не так устаёшь от их отупения.

Лажарева Елена Геморроевна относилась как раз к роду «Начальство не сапиенс». Случай с больной сахарным диабетом, у которой резко упал уровень глюкозы в крови, был лишь прелюдией. Главным недостатком Елены Геморроевны оказался старый друг многих граждан нашего Царства — Змий Зелениус Обыкновениус. Ведь ни для кого не являлось секретом, насколько часто заведующая поликлиникой задерживалась на работе вместе с ним. Лишь только часы пробивали четыре часа дня, Елена Геморроевна запиралась в кабинете, доставала стопочку и принималась за выпивку. Иногда, когда того требовала душа, крепкие напитки входили в Лажареву несколько раньше обозначенного выше времени.

В те сутки Михалыч, как обычно, дежурил по приёмнику. Дежурство по-привычному выдалось достаточно свободным. Академик вышел на пандус, глубоко вбирая

вечерний воздух. Слева от пандуса, как и из всей больницы, открывался философский вид на близлежащие окрестности. Сразу за забором начиналось древнее мемориальное кладбище. Плиты, надгробия, всё чин по чину. Чем не картина при стационаре? Ну а дополняла пейзаж возвышающаяся Чеженская церковь, которую воздвигли сразу после памятных захоронений. Расположение этих вещей лишь подтверждало жизненный факт о том, что больница, кладбище и церковь весьма тесно между собой связаны. Ну, и уж совсем очевидно, насколько несложная задача перескочить из одного заведения в другое. И, несмотря на то, что после кладбища тебе уже тяжело куда-либо соскочить, история располагает фактами выкапывания покойничков для проведения всяких экспертиз, вскрытий, перезахоронений и даже отпеваний. Посему, если человека и закопали в сырую земелюшку, никто не в силах дать стопроцентных гарантий, что ни одна сволочь не потревожит его столь безмятежный и долговечный «сон».

Михалыча охватили именно такие размышления. А почему, собственно, и нет, если шло лето, которое тянуло предаться философии. По улице раскатилось тепло, и даже «скорики» не тревожили приёмник своим присутствием. Однако не наличие хорошей погоды влияло на малое количество поступающих.

— Хорошо с вами дежурить, Михал Сердеевич, — раздался позади голос медсестры Веры Дивановны, тоже вышедшей на пандус. — Вы больных не притягиваете, в отличие от Натальи Владимировны.

— Что, опять в последний раз у неё аншлаг состоялся? — поинтересовался доктор.

— Не то слово, — подтвердила Дивановна. — Просто с утра и до утра. Ни у кого из докторов нет такого поступления.

— Дураков работа любит, — пошутил Михалыч, но как-то постеснявшись неуместности шутки, добавил: — Хотя Наталья Владимировна эту пословицу опровергает. Ведь она у нас лидер по клиническому и практическому мышлению.

Вера Дивановна согласно закивала головой. Последний комментарий академика отдавал излишеством. По общему мнению, о профессионализме Натальи Владимировны среди больничного персонала знали даже в морге.

— Кстати, до сих пор отголоски того дежурства присутствуют, — как бы в продолжение разговора заметила Вера Дивановна. — Вон, опера-то из Пульково до сих пор со своим таджиком возятся.

— А-а-а, этот наркокурьер, — вспомнил Михалыч. — Так он здесь уже третьи сутки?

— Да, почти закончили, — подтвердила медсестра и, как будто вспомнив про оперативников, пошла посмотреть, долго ли им ещё осталось.

Близился вечер. Больница опустела от сотрудников. Давно ушло руководство. Разбежалась вся поликлиника. Даже кардиологи, обычно засиживающиеся дольше остальных, покинули свои рабочие места. «Пора мыть машину», — отметил про себя Сердеевич, который, как и некоторые сотрудники клиники, не брезговал в тёплый денёк помыть своего стального коня.

Взяв ведро и автошампунь, наш товарищ подогнал машину и к торчащей из стены трубе подсоединил поливочный шланг, который для подобных случаев был заранее приобретён в строительном магазине. Откуда у больницы взялась наружная труба, истории и жителям доподлинно не известно, но пользовались ей только для помывки того или иного автотранспорта. И делали это практически все. Исключение составляли лишь заведующая приёмником Вена Летальевна и те граждане, у кого никакого транспорта, кроме общественного, не было.