Нескучная книжица про… (сборник)

Бекенская Юлия

Дошел до дома, толкнул калитку. Подумал – а ведь никуда та Наташка не делась. И сейчас стало понятно – здесь она. Не пропала, потерялась просто.

Она потерялась, и он ее потерял. Позабыли друг дружку. А он ее все в Маринке ищет и удивляется, что никак не найдет. А Маринка другая.

И что теперь ему делать? Задача.

Махнул рукой да и спать побрел.

Глава 5. Про то, чем сердце успокоилось

Наутро Анна Семеновна собирала делегацию – благодарить Людмилу за помощь.

– Вы уж сходите,

молодежь, без меня. А я, как папа в себя придет, с ним вместе и схожу.

Они шли вместе по улице, и Наташа думала о том, что все, кто их видит, радуется, какая дружная они пара, как хорошо в семье у них получилось.

Какое счастье, что люди не знают всего. И еще, здорово очень, что скоро она уедет и можно будет перестать, наконец, притворяться.

Людмила провела их в комнату, которая казалась слишком просторной из-за высокого потолка. Неуют дома с лихвой компенсировался радушием хозяйки – Наташка ощущала идущее от Людмилы тепло, и больше всего ей хотелось подойти, и как теленку, ткнуться лбом в теплый материнский бок.

Хозяйка усадила гостей за стол. Женщины оказались друг напротив друга, Гене досталось место лицом к окну. Так он и просидел, глядя в окно, весь разговор, не посмев взглянуть на Людмилу. А она внимательно разглядывала Наталью, потом обернулась к Генке и произнесла резко:

– Я тебя вообще не понимаю! Какого рожна тебе еще надо?!

Разложила карты – обычные, сильно потертые. Посмотрела, спросила:

– Это сколько можно так над человеком издеваться? Я же все ее слезы вижу!

Потом обратилась к Наталье.

– Переставай плакать. Слезы вытри, да вокруг посмотри. Вон, какие красавцы-орлы ходят. По сторонам гляди.

Неожиданно возмутился Гена:

– Чего это она на других должна глядеть?

– А на кого? – с непередаваемой интонацией спросила Людмила, – на тебя, что ль? Что в окошко уставился? В глаза смотри мне. В глаза!

Гена упрямо таращился в окно, в котором, кроме выцветшего забора и клумбы, не было ничего интересного.

И тут Наталья поняла, что муж, надежда и опора, боится бабку. Как нашкодивший школьник, не смеет поднять на Людмилу глаза.

А она, глядя в карты, продолжила, обращаясь к Наталье так, будто Гены здесь не было:

– Ну да, есть у него какая-то красавИца, – с ударением на «и» слово это прозвучало непривычно и в высшей степени пренебрежительно, – но ты, – посмотрела на Наталью, – даже не переживай. Подожди минутку в той комнате, мне Гене пару слов наедине сказать надо.

Когда Наталья вышла, сказала:

– Любви у тебя там никакой нет. Один блуд, – и спросила, пристально глядя на Генку, – Хочешь, чтоб жена померла до срока? Будешь дальше так жить – жену потеряешь. Ее хворобы – из-за тебя. Погубишь женщину, которая тебя любит. Мать твоего сына. Любишь ты ее, чего бы себе не навыдумывал. Блудил – едва отца не лишился. Мало тебе? Мало по лесу тебя мотало, дурь выветривая? Думаешь, просто так? Ну-ну. Проверяй, коли охота. Только знай – как останешься один, своих потеряв, сам в петлю полезешь. И не спасут тебя любови сиюминутные. У красавИцы твоей – корысть.

Не веришь? Дело твое. Но я тебя предупредила, – и небрежным взмахом отправила Генку восвояси, – иди теперь.

Тот поспешно встал и покинул дом, не прощаясь. Вернувшись, Наталья была поражена, как быстро исчез ее муж.

– А теперь ты послушай, Наташа. Плакать переставай. Здоровьем займись, собой. Вспомни, какой ты была. А теперь? Хватит прятаться, дома сидеть. Живи. О себе думай, не только о нем. И все у вас наладится. КрасавИцу эту даже в голову не бери. Нет там ничего, пустое. И звони мне, если что. Обязательно!

Вышла Наташка с новым чувством – легче стало дышать. Показалось, сдвинулся с мертвой точки их с Генкой тяни-толкай. Что-то происходило.

Происходит прямо сейчас.

Гена ждал ее за калиткой – запаренный, с красными ушами, будто из бани.

– Ты чего такой?

– Жжжуткая женщина. Не пойду к ней больше.

– Людмила? Она же теплая, милая. Ласковая. Она как… как… булочка сдобная. И глаза у нее добрые.

– Ничего себе, булочка! Она этими добрыми глазами чуть дырку во мне не провертела, – заявил муж, поспешно шагая в сторону дома, – ведьма, точно.

– А что сказала тебе? Ты хоть за отца поблагодарил?

– Не успел. А сказала… – Генка вдруг затормозил, да резко так, что Наталья в него врезалась, – что ты – моя женщина. И я могу тебя потерять, если… ну, в общем… Короче, Наталь, я домой вернусь, ладно? Давай, ничего не было, а? Подумай, я не тороплю. И, – замялся, – прости меня. Подумай, ладно?

Ухнуло сердце вниз, забилось, кровь к лицу прилила – теперь и сама стояла пунцовая. Вроде и ждала этого все время, не верила, а ждала.

А с другой стороны… вдруг все опять заново? Второй раз она не выдержит. Вернутся они в город, позвонит Генке та… и опять?

Собралась, выдохнула, и ответила, как есть:

– Ты не горячись, Ген. Сам подумай. Сказал сейчас, а через полчаса передумаешь. Или вдруг твоя позвонит. Тебе станет стыдно. А виновата опять буду я? Не могу я так больше. Сам подумай, Ген. Не спеши.

Генка открыл было рот, чтоб сказать: знает, мол, что делает, не надо решать за него, и вдруг понял – а ведь права Наталья. И не с чего, абсолютно не с чего ей ему доверять. Сам виноват. Рот закрыл и рванул вперед, с ушами красными, как гриб-подосиновик.

А она побрела по деревне. Зашла в гости к знакомым, посидела за чаем. Потом всю дорогу останавливалась поболтать – окликали, расспрашивали. Всколыхнула история всю округу. Не спешила домой, давая время себе и Генке. Отвечала, улыбалась соседям, и, незаметно, добрела до окраины.

Взглянула, наконец, на лес – тот, что водил мужиков кругами, мучил безвестностью женщин. Глянула и удивилась. Совсем не страшным оказался. Не злым.

Еловый частокол распался вдруг на отдельные елки, звенело меж них птичьим криком, гулял теплый ветер – с запахом мха и трав. Высь подмигнула оранжевым глазом – не дрейфь! Как будет, так тому и быть.