Нескучная книжица про… (сборник)
Шрифт:
Я молчала. Иру хотелось стукнуть. Зачем она? Может, из зависти? Хотя… сама она никогда особо не напрягается. Не делает «мужскую» работу. Даже лампочку не поменяет. Но почему-то всегда около нее оказывается кто-то, кто ей поможет с этой самой лампочкой.
А я лучше сама, если могу. Зачем просить? Вспомнила, как однажды поменяла колесо у машины, и Ромка потом зверски обиделся…
– Шуга-герл, – необъятных размеров араб с улыбкой поклонился, проходя мимо.
– Это он тебе, – заметила Ира, кивнув на мою,
– Достали, – процедила я.
Это было правдой. Пристальное внимание со стороны мужчин напрягало. Словно ты на выставке. Особо донимали торговцы, громким хлопком предупреждавшие о покупателе своих коллег.
Так, что, выдираясь из одних цепких лап, я немедленно попадала в другие. Один раз сходила за сувенирами, и зареклась на такие походы в дальнейшем.
«Мам, а вода теплая? Не помнишь, где лежат мои полосатые носки?» – пришла смс от Тимки, а следом – вторая, от мужа: «Львенок, не могу найти зарядку от телефона. Ты сильно загорела?»
Весточки приходили на дню по нескольку раз, давая понять, что я была бы нужнее там, а не здесь.
Сегодня парни разбушевались: за день от каждого пришло по десятку, словно они соревновались между собой в экзотичности запросов.
Тиму понадобились подтяжки, теннисные мячи и напильник. Ромку интересовал сборник Честертона, бандана и франко-русский словарь. Лежа в шезлонге, я совершала мысленное путешествие по закоулкам квартиры, сообщая парням о своих изысканиях.
Держитесь, родные. Еще десять дней – и я буду дома.
– Хватит их опекать, – возмущалась Ира. – Они и сами отлично справятся.
– Я же просто отвечаю на их вопросы, – отбивалась я. – Откуда я знаю, зачем им все это сегодня?
– Действительно, зачем, – сказала сестра и задумалась.
Морской ветерок ласкал кожу. Лежа в шезлонге, я задремала, и даже увидела сон про то, как плыли по кухне пучеглазые круглые рыбы, а Желтый с Тимом отбивали их теннисными ракетками.
– Лия, вставай! Сейчас будет весело, – затрясла меня Ира.
Я открыла глаза и чертыхнулась: по пляжу, улыбаясь во весь широченный рот, строевым шагом к нам приближался давешний араб с огромной корзиной.
– Держись, шуга-герл, – Ирка пихнула меня в бок. – Не иначе, свататься.
– Я его прибью, – пообещала я, чувствуя, что краснею, – Прямо сейчас. Бодну головой в пузо, и корзинкой накрою сверху.
– Что за гопницкие замашки, – заржала сестра.
Ее это явно развлекало.
Араб встал в двух шагах от нас, улыбаясь мне и крепко держа свою ношу. Красивая плетеная корзина была живописно наполнена фруктами, раковинами и цветами.
Великан молчал. Мы тоже. Пауза затягивалась. В руке пискнул телефон.
И вдруг…
Вдруг!
Из-за огромной туши араба, как двое из ларца, появились они. В одинаковых коротких штанах в цветочек, в розовых
– Сообщение доставлено, – засмеялся Тимка, живой и настоящий, и подмигнул.
– Мы приехали, Львенок, – улыбнулся муж, – не могли же мы бросить тебя одну в Африке.
Безобразная Эльза
Когда меня принесли домой из роддома, канарейка, бросив единственный взгляд, испустила прощальную трель и издохла. В детском саду малышне говорили, что если они не будут кушать суп, их пересадят за мой стол. Однажды мне попалось у Искандера: «это была приземистая тумбочка с головой совенка». Именно эту картинку каждое утро выдавало мне зеркало.
В школе мне нравилось. Веселье началось с первого дня. Дружный рев первоклашек: «Мама, забери меня отсююю-даааа!», обморок одной, особо экзальтированной, бабушки. Я впервые почувствовала себя популярной.
Меня посадили на первую парту, чтоб не нервировать остальных. И я стала отличницей – выбора не было. Что еще можно делать под носом учителя?
Рядом был усажен наш главный хулиган, Вяземский-Кочанов. Он быстро просек выгоду нашего симбиоза. Под сенью его кулаков я провела милые сердцу девять лет, решая ему задачки и исправляя ошибки в сочинениях.
Мы оба являли пример того, что форма и содержание не всегда едины по сути. Одноклассники усвоили этот тезис и ко мне потянулись. За эти годы на моем счету оказалось немало добрых дел: отложенные двойки, спасенные второгодники, подтянутые до уровня хорошистов троечники.
– Показатели седьмого «А» держатся на единственном человеке, – звучало на педсоветах, – но надо же как-то закрывать отчетность!
И нас не трогали.
Меня уважали. Никто не выливал мне компота в портфель, не резал пуговицы в гардеробе. На восьмое марта я, как все, получала мимозу. Дома засыпала с «Неорганической химией» Глинки, изредка – листая дневники четы Кюри. И была абсолютно счастлива.
А в десятом в нашем классе появилась она. Хорошенькая, как ангел. Бессовестная, как взвод дьяволят.
Сидя за партой, она тихонько сканировала пространство, бросая взгляды из-под нежных, как бабочкины крылья, ресниц.
Я не могу назвать ее умной. Ум – брат-близнец благородства. Там, где великодушие прокисло, уму на смену явилась хитрость.
Такой она и была – хитренькой, очаровательной лиской, всякий раз готовой вывернуться из капкана.
– Я? – говорила она удивленно, – да что вы, да как вы подумать могли? – и сбегала, оставляя пару рыжих шерстинок с хвоста.
Почему-то она невзлюбила меня с первого взгляда. Я не вписывалась в ее систему ценностей.