Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]
Шрифт:
— А все ж таки отложил бы на завтра правленье-то, — тихо, но с плохо скрываемой тревогой повторила Антонина Петровна. — Утро вечера мудренее.
Жена, конечно, права: утро вечера мудренее, и вообще никакой спешки нет. Но именно потому, что жена давала правильный совет, Никифор Никанорович и не мог послушаться ее. Ему сейчас все хотелось делать наперекор.
— Нет, мать, такие дела в дальний ящик не откладывают, — решительно сказал он, взял в руки кепку и тяжело зашагал к порогу.
Когда Никифор Никанорович пришел в правленческую контору, агроном
«Так, так. К моему председательскому стулу примеряешься? Ну и как? В самый раз или немножко не по росту?..»
Агроном встал и вышел из-за стола, но Никифор Никанорович не стал садиться в кресло, а этак скромно примостился сбоку.
Зазвонил телефон. Вышло так, что к трубке они потянулись одновременно — темная, корявая, с набухшими венами рука Никифора Никаноровича и сильная, молодая — Юрия. Смутившись, агроном неловко отдернул руку.
Звонил заведующий сельхозотделом райкома, спрашивал, много ли земли колхоз собирается оставить под чистый пар. Никифор Никанорович ответил.
— А с агрономом советовался?
Никифор Никанорович чуть не сказал: а чего мне с ним советоваться — сам, что ли, не знаю! Но удержался. А про себя подумал зло: «В райкоме скоро и впрямь начнут считать агронома набольшим в колхозе».
Вешая трубку, Никифор Никанорович смирно, хотя и с явной насмешкой, спросил:
— Ну, и какие указания будут, товарищ агроном?
Юрий остро, сердито улыбнулся:
— А ведь я знал, что вы именно так мне скажете.
Никифора Никаноровича неприятно, больно хлестнули эти слова.
— Так, так. А что ты еще знаешь?
— А еще я знаю, что не сработаемся мы…
— Вот те на! — с напускным простодушием воскликнул Никифор Никанорович. — В газете вон как раз наоборот написано.
— То в газете. — Агроном стоял весь бледный, нервно теребил свою тюбетейку, и Никифору Никаноровичу даже жалко его сделалось. — Словом, прошу отпустить меня… уволить.
Вот это здорово! Никифор Никанорович ломал голову, как подвести к этому разговор, а оказывается, и подводить ничего не надо. Ай да парень! Догадливый… Только уж не дурачит ли он меня? Не подвох ли какой? Стой, стой! Прославленного агронома-новатора председатель-самодур выживает из колхоза — да это же материал еще на целую газетную страницу. Ловко!
— Значит, бежишь из деревни!
— Нет, зачем же. В «Страну Советов» пойду.
— К Ивану Лукичу?
Первой мыслью Никифора Никаноровича было: «Ну нет, Иван Лукич, мужик ты хитрый, но и я не лыком шит. Значит, я буду растить кадры, а ты их переманивать? Не выйдет!..» Но тут же одернул себя: о каких кадрах речь? Да ты радуйся, что он сам уходит. А то ведь как там ни что, а ложное какое-то положение: растишь, учишь человека, который рано или поздно не то чтобы спихнет тебя с председательского поста, но что-то в этом роде. Да и он, ученик твой, — вольно или невольно — глядит на тебя как на обреченного, без пяти минут пенсионера.
— Уже договорился?
— Договариваться
«Ах, лиса старая!.. Ну, я тебе припомню! А этого хлопца назло тебе не отпущу».
Так бы и надо сказать агроному. Так бы и надо сделать. Но нынче Никифор Никанорович все делал наоборот, наперекор тому, что следовало бы. И сейчас, насилуя свою волю, из одного упрямства сказал:
— Ну что ж, держать не станем. — Добавил: — Если райком, конечно, не будет возражать. — Подумал, не туманно ли подучается, повторил для ясности: — Держать не станем.
Бледное лицо агронома взялось пятнами, пряди длинных волос свесились, и из-под них влажно блестели глядевшие куда-то в сторону глаза. Видно было, что он ожидал и не ожидал такого скорого согласия и ему сейчас мучительно хотелось поскорее уйти отсюда, но как это сделать, он не знал.
Выручил вошедший в кабинет Василий Михайлович. Пока он подошел к столу да поздоровался, агроном разом надвинул на голову тюбетейку и шагнул в неприкрытую дверь.
По виду агронома Василий Михайлович, должно быть, понял, что за разговор здесь только что произошел, и чувствовалось — не одобряет он этого разговора.
— Насчет гербицидов — это правильно. Надо попробовать. А то больше болтаем про науку, а на поля наши она настоящей дороги еще не проторила.
— А я никаких гербицидов и не предлагал, — ехидно, как ему казалось, сказал Никифор Никанорович: вот, мол, тебе и фунт!
Однако на Василия Михайловича это не произвело никакого впечатления.
— А разве уж так важно, кто предложил? — сказал он очень просто. — Сочтемся славою. Лишь бы толк был.
Никифор Никанорович понял, что его ехидство было не больше чем глупым мальчишеством.
— А из этого парня, — Василий Михайлович кивнул на дверь, — если умно дело повести, толк будет. Пены еще многовато, как в молодом пиве, но пена сойдет. Только бы не сдуть вместе с ней доброе, настоящее.
Никифору Никаноровичу нечего было возразить бригадиру. Но у него еще не хватало силы открыто признать его правоту.
Вскоре пришли другие бригадиры, заведующие фермами. Почти у всех из карманов торчали газеты.
— Ну, все в сборе, можно начинать, — сказал Василий Михайлович.
— Что начинать? — не понял Никифор Никанорович.
— Как что? Экстренное заседание правленья.
— A-а, да…
Наступило неловкое, тяжелое молчание.
Потирая ноющее нынче весь день сердце, Никифор Никанорович обвел взглядом членов правления и понял по их глазам, что они тоже не то чтобы знали, что за разговор вел он сейчас с агрономом, но о чем-то догадывались, что-то почувствовали. Догадывались и сидели настороженные, обеспокоенные. И может быть, даже не только и не столько за агронома они беспокоились, сколько за самого Никифора Никаноровича. Как там и что ни говори, а со стороны взглянуть — получается некрасиво. Ну хорошо, агроном по молодости лет немножко зарапортовался. А председатель? А у председателя взыграло самолюбие и…