Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]
Шрифт:
— Таня говорит лисипед. Это неправильно. Я говорю правильно — вы-лы-сы-пед. И еще она говорит иродром, а надо — ародром. Иродром — это бы очень просто.
После таких веских доводов мне уже ничего не оставалось, как согласиться.
Рыжик
И вот мы едем к дяде Коле.
У окошка билетной кассы вышла заминка. Я помнил название деревни, в которой жил мой товарищ, название же станции, до которой следовало ехать, как-то вылетело из головы. Куда брать билет?
— Где
Но, когда я то же самое сказал кассирше, та подчеркнуто вежливо, почти любезно ответила:
— Не морочьте голову, гражданин, а говорите толком: до какой речки и до какого леса? По дороге их много.
— До речки, на которой дядя Коля живет, — опять попыталась подсказать Любашка.
Но кассирша была непонятливой тетей и, услышав эту подсказку, уже совсем невежливо фыркнула в ответ:
— Дядя Коля, тетя Поля. На деревню дедушке…
— Не на Истре ли, случаем, живет ваш дядя Коля? — вмешался в разговор спортивного вида мужчина в охотничьих сапогах и с рюкзаком за плечами.
— Кажется, на ней. Деревня Полянка.
— Тогда все правильно. И ехать вам надо…
Дядя с рюкзаком подробно объяснил, где нам выйти и как идти от станции.
Я взял билет, и через пять минут мы уже садились в поезд. А через полтора часа были на месте.
Дорога от станции шла опушкой леса. Это была веселая, интересная дорога.
В одном месте мы увидели дружную пару красногрудых снегирей, в другом послушали веселое чоканье чечетки, на высоком дубу старательно работал дятел — мы и на его работу полюбовались. Потом сломили березовую веточку и, растерев в пальцах набухающие почки, долго, с наслаждением нюхали. А на склоне одного из овражков нам даже посчастливилось найти два нежных, хрупких подснежника. Любашка прыгала от восторга и кричала «ура».
Дорога сделала последний поворот, и уже стала видна прячущаяся в соснах и березах небольшая деревушка.
И вот на этом-то повороте из-за кустов вдруг как выскочит рыжий, огненный кот, а за ним, с лаем, две собаки.
Мы невольно остановились.
Кот удирал что есть духу, только хвост по снегу стелется, но собаки все же мало-помалу настигали его и вот-вот за пушистый хвост схватят! Еще минута, и конец коту — загрызут его собаки.
Любашка даже айкнула от страха и жалости и прижалась к моей руке:
— Бедный коша!
Между тем «бедный коша» проносился в это время мимо телеграфного столба, что стоял на обочине дороги. И вдруг как вскинется на тот столб — только его собаки и видели. Подлетели они к столбу, головы задрали, гавкают, а кот уже чуть ли не к самым чашечкам добирается — достань его!
— Молодец! Молодец! — захлопала в ладоши Любашка.
Но то ли кот на другую сторону столба перелез — а ночью изморозь была, и столбы с наветренной стороны слегка обледенели, — то ли еще что, а только вдруг как зашумит наш рыжий вниз по столбу и перед самым носом своих врагов —
Собаки, видно, не ждали ничего подобного. А может, им показалось, что кот от бегства и обороны перешел в наступление, вo всяком случае, не успев еще ничего сообразить, они, как от бомбы, отпрянули в разные стороны. А кот, не будь плох, быстро понял, что к чему, и снова ударился наутек. Теперь и собаки пришли в себя и опять кинулись в погоню. Разозлились пуще прежнего — лают, языки длинные этак устрашающе высунули. II опять мало-помалу начинают настигать свою жертву, опять огненный хвост перед самыми их мордами замаячил.
— Жалко Рыжика! — сквозь слезы пробасила Любашка.
По совести говоря, мне тоже было жаль кота, но чем мы могли ему помочь?
Тем временем из-за поворота грузовичок выкатился и, обогнав нас, через минуту-другую поравнялся с собаками и котом.
И что же, вы думаете, сделал кот? А кот сделал вот что. Он приладился к ходу машины — бежать по насту было легко, — а потом изо всех сил как сиганет на кузов и повис на лапах на заднем борту.
Тут уж не только Любашка — я, человек бывалый, и то подивился сметливости рыжего: надо же сообразить!
А кот — мало того! — чувствуя себя в полной безопасности, висит на лапах и то через одно, то через другое плечо этак озорно и насмешливо, с этаким мальчишеским ухарством поглядывает на своих одураченных преследователей: что, мол, взяли!
Так на машине рыжий и въехал в деревню.
Вскоре пришли туда и мы.
Все здесь оказалось так, как и говорил нам дядя Коля: и лес был рядом, и Истра протекала совсем недалеко.
Главную улицу деревни составляли рубленые избы с добротными дворами, с огородами и садами на задах. На том краю, которым селение примыкало к лесу, виднелось несколько домиков с застекленными террасами.
На деревенской околице стояло новенькое под шифером длинное строение с силосными башнями по концам и колодцем у середины — должно быть, коровник. Чуть в стороне от коровника дымила кузница, обставленная разобранными тракторами, косилками, сеялками…
Проходя мимо кузницы, мы увидели Николая Григорьевича. В ватнике и все той же мохнатой шапке он копался в моторе трактора.
— Знаете, вчера скворцы прилетели, — обрадованно сообщил он нам, еще не успев поздороваться.
— А что с ним случилось? — участливо и этак деловито спросила Любашка, кивая на мотор.
— Да вот, понимаешь, простудился, что ли, — так же серьезно, выдерживая тон, ответил дядя Коля. — Кашляет, чихает…
Мотор и в самом деле закашлял-закашлял, потом громко чихнул и остановился.
— Вот и думаю: то ли компресс ему поставить, то ли…
— Компресс! — решительно посоветовала Любашка. — От простуженья он очень помогает.
— Пожалуй… Ну, вы идите до хаты, вон она. — Мой товарищ показал на один из крайних к лесу домиков. — Я за вами же следом. Вот только компрессию подрегулирую.