Несмотря ни на что
Шрифт:
Под влиянием этих мыслей Вэнрайль беспокойно задвигался. Ирэн подняла глаза, улыбнулась ему и протянула письмо.
— Это — от товарища Джона, — сказала она и, подойдя к мужу и присев на ручку его кресла, прислонилась щекой к густым седоватым волосам. Так она сидела, пока Вэнрайль читал письмо.
Слуга подвел лошадей к ступеням веранды. Вэнрайль дочитал послание Чипа и отдал его жене.
Через минуту он подсадил Ирэн в седло и вскочил на свою лошадь.
— Поедем вместе навстречу закату, — сказал он, когда они ехали
Ни одна женщина не могла бы остаться равнодушной к такому милому комплименту, тем более женщина, так долго лишенная слов любви и жаждавшая их, как голодный — хлеба.
Ирэн взглянула на мужа затуманенными глазами.
— Помнишь тот вечер, когда мы ехали из Парижа к Версалю? — спросил Вэнрайль, осадив лошадь, чтобы дать жене поравняться с ним.
— В жизни каждой из нас есть такой вечер, который никогда не забывается, — отвечала медленно Ирэн. — Помню, конечно.
Она словно видела перед собою Вэнрайля таким, каким он был в те времена — молодым, пылким, стремительным. Он был беден, но, узнав, что она обожает верховую езду, нанял двух лошадей и стоял и ждал ее на тихом дворике старой гостиницы. Потом они медленно ехали рядом по большому лесу. Тогда, как и сегодня, был час заката и лес был похож на просторный храм под слабо светящимся куполом.
Они целовались под стройной березой, и, щека к щеке, смотрели, как сгущаются тени в лесу.
И от сладкой их близости в тот вечер протянулась нить через всю жизнь, к этой встрече через много лет, к слиянию двух разделенных жизней в одну.
Еще один вечер встал в памяти Ирэн: последний вечер на вилле и ночной разговор с Джоном.
Вэнрайль угадал по ее лицу, о чем она думала, и сказал отрывисто:
— Кстати, из этого письма видно, как будто, что Джон себя чувствует прекрасно.
Он подождал ответа, но тщетно.
— Видимо, ничто не изменилось, и тревожиться не о чем, — продолжал он, не отводя от нее полного любви, но властного взгляда.
— Ничего не изменилось, — повторила, как эхо, Ирэн.
Ей хотелось верить этому, Джон так внимателен. Он послал телеграмму ко дню их свадьбы. И Чип тоже.
Она не знала, что обе телеграммы послал Чип, прочитавший в «Херальде» заметку о предстоящем венчании.
Джона тогда уже не было в Шартрезе. Он уехал на другой день после разговора с Чипом, оставив ему записку следующего содержания: «Еду в Женеву устраивать свои дела, вернусь, как только можно будет. Д. Т.»
Чип гадал, вернется Джон или нет. Бродя по горам и долинам в полном одиночестве, он все размышлял на тему о неудаче своего первого выступления в роли проповедника. Его угнетало, что он отпугнул Джона, создал между ними неприятное охлаждение, а главное — только испортил то дело, которое хотел уладить. В его путешествиях по окрестностям у него остался один провожатый — хромая собачонка.
Однажды
— Есть разные типы олухов, Соломон, сын мой, — мрачно обращался Чип к четвероногому товарищу. — И самые худшие из них — те, кто суется с правдой, когда не просят. Друзей надо оставлять в покое. Следовало бы принять это за правило и карать каждого, кто это правило нарушит.
Соломон потерся о его колено и вздохнул от блаженства.
Вдруг чья-то рука легла на плечо Чипа, и он услышал голос Джона:
— Не помешаю беседе? Ну и забрались же вы, еле нашел!
Чип вскочил, порывисто обнял друга и в глазах его прочитал искреннюю радость от этой встречи.
— Наконец-то! Ну, как ты? — с неподдельным участием спросил он.
— Да вот, съездил, пообщался с Коррэтом, решил некоторые вопросы… Ну, а пока мы можем продолжать отдыхать и путешествовать.
— За чем же остановка? — обрадовался Чип, заметив, что приятель видимо «переварил» уже семейный конфликт и не держит зла за то, что близкий друг не стал в тот момент на его сторону.
Как и собирались, Джон и Чип отправились в Италию. Недолго обсуждая маршрут, решили отдать восторженную дань красотам Венеции.
Обосновавшись там, как-то незаметно сошлись с семейством лорда Кэрлью, тоже приехавшим из Лондона любоваться дивным городом.
И тут у Чипа появился новый повод для беспокойства: дочь лорда Кэрлью, Кэролайн, прелестная и в высшей степени модернизированная девятнадцатилетняя особа, была явно неравнодушна к Джону и активно расставляла для него сети своего очарования.
Кэролайн была современнейшей из современных девиц; экзотический цветок, который при всей своей изящной хрупкости имеет крепкие корни. А почвой, в которую этот цветок крепко пустил корни, была среда, где царит принцип: «Пользуйся в настоящем всем, чем можно». Кэролайн была преисполнена холодным и злым презрением ко всему «старомодному» и жадно стремилась брать от жизни все ее радости и сильные ощущения. Если этому мешали нужды и интересы других людей, она небрежно отметала их прочь, смеясь серебряным сардоническим смехом.
Такой цветок мог цвести точно так же и какие-нибудь полвека назад, но в те времена он распускался лишь в тепличной атмосфере так называемого «высшего света». Такие экземпляры были редки, казались слишком опасными и могли привлечь разве только страстного коллекционера. В наши же дни, куда ни глянь, качаются изящные и коварные головки этих ядовитых цветов.
Выращивание их превратилось в культ. Кэролайн, можно сказать, была верховной жрицей этого культа.
Она выросла среди людей, стоявших на одной из самых верхних ступеней социальной лестницы, ее окружали богатство и роскошь. Выгодный фон! Прибавьте к этому красоту, очарование, победительную юность и самоуверенность — и вы поймете тревогу Чипа.