Несмотря ни на что
Шрифт:
— Будем надеяться, что триумвират победит, — любезно заметила миссис Сэвернейк и заговорила с подошедшим хозяином коттеджа. Джон воспользовался этим, чтобы рассмотреть ее.
Так вот какова эта красавица, о которой говорил Корнли и в которую влюблен Мэйнс. Последнее придало ей в глазах Джона некоторый романтический ореол. Он с интересом поглядывал на нее, насколько позволяло приличие. Заметил, что миссис Сэвернейк была невысока, но и не мала ростом, что у нее была привлекательная и, вместе с тем, гордая посадка головы, очень маленькие руки
Она стояла к нему в профиль. Солнце освещало маленькое ушко и темную массу волос, а ресницы отбрасывали тень на щеки.
Миссис Сэвернейк снова обернулась.
— Итак, до свидания, — сказала она Джону и Туанете. — И желаю вам удачи!
Джон придержал калитку, пока она проходила, и вернулся к Туанете, уже мчавшейся ему навстречу.
— Просто милочка! — объявила она, продевая свою руку под локоть Джона. — Я говорю о миссис Сэвернейк. Джон, заметили вы, какие у нее духи? Чудо что такое! Похоже и на жасмин, и на розу. Обязательно добуду себе такие, когда выйду из монастыря и вернусь домой хозяйничать к Чипу. А как она улыбается — заметили, Джон? Хотелось бы еще разок увидеть эту улыбку!
— Увидишь, сестренка, — обнадежил ее подошедший Чип. — Миссис Сэвернейк остановилась поговорить со мной и пригласила всех нас к себе пить чай в ближайшее воскресенье.
— Ура! — возликовала Туанета и вдруг, спохватясь, степенно поправилась: — То есть я хотела сказать «Что за радость!» Если бы почтенная мать игуменья услышала мои вульгарные выкрики, то, наверно, упала бы в обморок. Когда она читает мне наставления, я всегда говорю, что все эти гадкие слова переняла у тебя, Чип, и тогда она смягчается. Потому что ты такой замечательный брат!..
Вечером Джон выступал в помещении школы. Митинг вышел очень бурный. Джон наслаждался им безмерно, но имел случай убедиться, что Мэйнс очень популярен в этом районе. Дерэм же, которого выставляли социалисты, опирался, главным образом, на окрестные поселки, что поближе к фабрикам и заводам.
После собрания Джон написал длинный отчет лорду Кэрлью, другой — покороче — Леопольду Марксу и неутомимо занимался с Уайльдноем до поздней ночи.
Туанета и Чип не сидели сложа руки. Вставали рано, ложились поздно. Туанета даже немного похудела. Она очень быстро завоевала себе широкую популярность и была ужасно горда, что может быть полезна.
По вечерам, когда Джон возвращался, устраивались торжественные совещания в тесном кругу, обсуждались все события и шансы за и против. Туанета непременно присутствовала на этих совещаниях, сидя на ручке кресла Чипа или Джона.
В глубине души Джон верил, что победит. Но с Чипом и Туанетой говорил так, словно очень в этом сомневался. Туанета как-то сказала ему:
— Вы боитесь сказать вслух, чтобы не спугнуть удачи! Вот как бывает, когда болят зубы: боль пройдет, а все еще говоришь другим, что болит, потому что боишься, как бы снова не началось… Джон, вы просто суеверны, ей-Богу!
Это мнение
— У кого из нас нет этих маленьких тайных суеверий? — сказала она. — Только разве у очень «передовых» людей, которым все — нипочем, или у людей без капли воображения. А вы бы не хотели, я думаю, чтобы мистер Теннент был тем или другим? Что касается меня, то должна сознаться, что я большая трусиха и заражена целой кучей суеверий: тут и соль, и лестница, и новый месяц, и падающие звезды, и разные другие, всех сразу не вспомнишь.
Они сидели у камина, вокруг чайного столика. Комната освещалась только пляшущими отблесками огня — голубыми, изумрудными, золотыми. За окнами трещал и пел мороз.
К чаю пришли еще гости — Мэйнс, какая-то барышня, негодовавшая на то, что сезон охоты так рано кончился, потом другая, говорившая все время о собаках, двое мужчин, оба — полковники, оба — галантные, стереотипные и приятные.
Туанета, пристроившись на большой оттоманке рядом с хозяйкой, говорила Чипу и Джону:
— Останемся здесь подольше, хорошо? Здесь все так по-домашнему, а в гостинице — неуютно. И как здесь все красиво!
И они остались, пересидели всех гостей и болтали о тысяче вещей.
На миссис Сэвернейк было платье из какой-то блестящей и мягкой темно-синей материи, с опушкой из меха. На шее — жемчуга.
«Гейдон» (так называлась усадьба миссис Сэвернейк) очень понравился ее молодым гостям. Здесь было неподражаемое очарование старины. Прелесть одичалого сада у озера, напоминавшего об эльфах, уединенные уголки, крохотные беседки, витые ступени. В высоких стенах и открытых лестницах дома была та же величавость и вместе с тем непринужденная грация, что и в кедрах в парке. В убранстве дома сказывался простой и изысканный вкус хозяйки.
Джону вдруг вспомнился дом на Одли-стрит: египетские фризы, футуристические, алые с золотом, комнаты. Он невесело усмехнулся.
Вилла в Женеве, где они жили с матерью, походила на «Гейдон», если не размерами, то этой милой простотой. Тут и там царила одинаковая атмосфера.
Джон смотрел на миссис Сэвернейк и думал: выйдет она замуж за Мэйнса или не выйдет? И чувствовал, что его прежняя симпатия к Мэйнсу почему-то пропала.
— Я приеду послушать вас в среду вечером в Чэсльбери, — сказала ему миссис Сэвернейк. — Будет и лорд Кэрлью, не так ли?
— Да, он хочет выступать в защиту моей кандидатуры, — отвечал Джон. — Очень любезно будет с вашей стороны приехать. Но боюсь, что тогда мне захочется говорить особенно хорошо — и я непременно провалюсь с позором.
Пора было уезжать. Автомобиль уже ожидал. Даже любовь Туанеты к уюту и красоте не могла дольше удержать их. Всем троим одинаково не хотелось расставаться с обаятельной хозяйкой. Впрочем, Туанету пригласили вернуться завтра вместе с Денди и остаться жить в «Гейдоне» до отъезда в Лондон.