Несокрушимые
Шрифт:
Вот и подворье, приехали.
Утром следующего дня Палицын, уже не надеясь на красноречие приезжего, сам отправился во дворец. Каждый раз бывая там, он не переставал удивляться происшедшим переменам. На первый взгляд всё осталось прежним: стены, роскошь, освящённый веками дворцовый чин. Но только на первый взгляд. На самом деле изменилось нечто большее, изменился дух. Прежние цари считались как бы высшими существами, их могли любить или ненавидеть, бояться или жалеть, но мысль о чём-то вроде насмешки не могла даже прийти в голову. При Шуйском это стало привычным. Бояре, соперничающие знатностью, не могли простить
Борис Годунов, помыкая угодливым царедворцем, запретил ему в своё время жениться. Оказавшись на троне, гот сразу же обеспокоился заведением наследника и взял в жёны молодую Марью Буйносову. Супругов разделяло почти сорок лет, но старичок стал упорно трудиться, и его радение было скоро вознаграждено: месяц назад жена принесла ребёнка, увы! это была дочь. Предстояло новое изнурительное радение. Быт царей — дело вовсе не семейное. Царственные супруги почивали отдельно, но, ежели царю приходила охота, об этом оповещалась царица, а за ней и весь дворец. Шуйский явно злоупотреблял посещениями. Даже обычно невозмутимая охрана проявляла живой интерес:
— Опять на птичий грех потянуло?
— Что ты? Птичка прилетает, а наш прихрамывает, того и гляди на руках вносить станут.
Утром после совместно проведённой ночи супругам полагалось идти в мыльню, что отодвигало время назначенных дел. Тогда об очередном посещении царя узнавало ещё больше людей. То, что всегда являлось обычным делом, теперь стало язвительной притчей во языцех.
Нынешний приход келаря пришёлся на очередной банный день Шуйского. В просторных сенях скопилось множество народа — у кого-то имелись не терпящие отлагательства дела, кому-то было назначено прежде, кто-то принёс важные вести. Завсегдатаи царских приёмов вели себя вольно и не пытались сдерживать раздражение.
— Что-то долго ноне наряды примеряются, — раздался чей-то недовольный голос. И, правда, с недавних пор обычно неряшливый Шуйский стал проявлять некоторое щегольство.
— Какие там могут быть наряды, окромя шуб? — послышалось в ответ, и многие не могли удержать улыбки. Шуйские издавна имели дело с шубным промыслом, отчего за новым царём установилось прозвище шубника.
— Может, до одёжки ещё и не дошло, никак ночного греха не смылить.
— Старался, должно, напоследок, завтра ведь Филиппово заговенье.
— А чё, рази в пост нельзя?
— Упаси Боже.
— Врёшь.
— Не веришь, у святого старца спроси.
Боярин повернулся к Авраамию. Тот горько вздохнул, место хоть и не святое, а для таких разговоров негожее, однако во избежание спора решил смолчать. Не тут-то было, накинулись с разных сторон:
— Разобъясни, отче, может быть, теперь какое новое царское уложение насчёт этого вышло?
Пришлось Авраамию против воли вступить в разговор:
— Не бойтесь, бояре, ничего нового нету. Мужу со своей женой невозбранно совокупляться и в Филиппово и в Петрово говенье. Воздержитесь только в канун среды, пятницы и субботы.
— Придётся только в эти дни сюда и ходить, спасибо, отче, надоумил.
Наконец стало известно,
Шуйский вышел благодушный, ухоженный. Редкая бородёнка распушена, лицо нарумянено, к нему приклеена ласковая улыбка. Долгая служба при дворе научила лукавому обхождению: слушать, согласно кивать, но никогда не выражать истинного отношения. Теперь, достигнув высокого положения, он этой привычке не изменил. Обходил всех подряд, источал любезность и не хмурился даже от явных неприятностей. Дойдя до Палицына, не постеснялся смиренно приложиться к руке, а узнав о свежем известии из лавры, принял грамоту и впервые за утро не сдержался:
— Сколь радостно слышать о мужественном стоянии Божией обители! То высокий пример для всех обольщённых и малотвёрдых. Нужно чтоб об этом подвиге знало как можно больше людей. Опиши его во всех подробностях, мы составим грамоты и от своего имени разошлём но пределам.
Авраамий искренне поблагодарил его за столь высокие слова, однако повторил, что состояние лавры крайне бедственно и если ей не оказать немедленной помощи, она может не выстоять. Он начал было рассказывать о чудесном видении, знаменующем приход под её стены великого воинства от православного царя, но Шуйский перебил его в самом начале.
— Я постоянно печалюсь и молюсь о благополучии обители. Напиши с подробностью о её нужах, мы сделаем всё можное для Божиих прислужников. Передай, чтоб они не ослаблялись в трудах и не отпадали надеждою.
Палицын возвращался к себе окрылённый. «Много нелепиц возводят на государя, — думал он, — упрекают в неправедных свершениях, тогда как на самом деле у него душа о сиротах изгорелась. Всё как есть напишу, всё счислю и о благополучии его царствования помолюсь».
На подворье закипела работа, Ананий был нарасхват, каждый старался с ним переговорить и узнать что-нибудь новое. Он быстро утомился от такой круговерти, чувствовал, что все вокруг искренне хотят помочь своим страждущим братьям, хотя и заняты малополезной суетней. Затея со списком казалась вообще нелепой. Бедствующая обитель нуждалась во всём: пище, ратных припасах, одежде, дровах, жильё, снадобьях, а пуще всего в воинах, способных отогнать врага от её стен. Быстро поправлявшийся Антип старался его успокоить, но затеянная суета не нравилась и ему. Пожалуй, только Палицын чувствовал себя как рыба в воде. Он непрерывно писал и тоже теребил Анания, пытаясь вызнать какие-то новые подробности, а поскольку тот большей частью не оправдывал его надежд, давал волю собственному воображению.
Наконец нужные требы были определены, «Сказ о стоянии Троицкой обители» составлен и переписан царским уставом. Авраамий поспешил во дворец и попал в ту же обстановку; снова пришлось томиться в сенях и слушать те же разговоры, будто не прошло трёх стремительных дней. Шуйский благосклонно принял список, а «Сказ» умилительно прижал к сердцу и попросил сходить теперь к дворцовым дьякам, чтобы составить прежречённые грамоты. Дело-де срочное, поторопись, отче.
— А как же насчёт помощи нашей обители?