Несокрушимые
Шрифт:
— Как куда? На государев двор, ты отколь, брат, свалился?
— Издалека, ваших путей-дорог не ведаю, вот ты меня и проводи, прямо с того места, откуда Филька тебе грозил, добро?
Гришка оглянулся на скучающего невдалеке стражника и буркнул:
— Добро, коли копьё под ребро.
Так скоро и двинулись: Гришка, за ним Афанасий с Антипом и стражник. Афанасий зорко смотрел по сторонам, ни одна мелочь не ускользала от его внимательного взгляда, зато Антип, напротив, шёл с полузакрытыми глазами, как слепой, вытянув руку, в которой держал оставшееся от Фильки гусиное перо. Стражник же лениво тянулся со скучающим видом, позёвывая; его как истинного
— Что ты всё высматриваешь, али потерял кого? — не выдержал Гришка.
— Потерял, — охотно подтвердил Афанасий. — Филька от тебя ушёл, но до воеводы не дошёл, где-то застрял.
— Известно где, с одного кабака выбросили, к другому побег.
— К какому другому?
— К главному кружалу, что на Торжище, там у него запасное стойло.
— Почто ж сразу не сказал?
— Да ты не спрашивал. Но ежели я верно эту скотину понял, он туточки как раз свернуть должен, к Облонью.
Место, на которое указал Гришка, было болотистое, глухое. Афанасий оглянулся на Антипа, и тот согласно кивнул. Хорошо, свернули к Облонью. Шлось легко, дорога была примята скотом, которого прогоняли здесь до Копытецких ворот и далее на пастбище, по её краям тянулись заросли вереска да чахлые кривобокие берёзки. Как ни вглядывайся, нипочём не сыщешь пропажу. Внезапно Антип остановился и стал вертеться по сторонам, потом уверенно зашагал к большому валуну. Афанасий похромал за ним. Внутреннее зрение оказалось острее настоящего, за этим валуном они и отыскали заброшенное ветками тело Фильки. Бедняга лежал с разрезанным горлом, подняв к небу удивлённые глаза. Афанасий сотворил над ним скорую молитву и начал ощупывать покойника — всё было пусто. Не много дал и осмотр места, трава и болотистая почва не сохранила никаких следов. Афанасий беспомощно оглядывался вокруг. Антип взял его за рукав и потянул назад, к небольшому ручейку, протекавшему между валуном и дорогой. Афанасий сразу понял его мысль: убийцы, сотворив своё дело, должны были тащить жертву через ручей и там на глинистом берегу могли оставить свои следы. Точно! Они скоро отыскались, не очень чёткие, но достаточные для того, чтобы понять: здесь недавно проходили люди, сколько — неизвестно, лишь следы сапожного каблука отпечатались довольно чётко. Афанасий долго их разглядывал, так что даже стражник заинтересовался: подошёл, посмотрел и недовольно сморщился, так и не поняв, чем заслужил такое внимание обычный след.
Афанасий терялся в догадках: кому и зачем понадобилось убивать Фильку? Что явилось тому причиной — месть, грабёж? И то, и другое вызывало сомнение, его мелкие пакости не заслуживали столь суровой кары. Если же убийцы хотели завладеть осадной росписью, то выбрали для этого странное место, ибо её при Фильке не было, она хранилась в воеводской избе и строго охранялась.
О находке сообщили Гавриле, он почти вприпрыжку побежал к Горчакову в надежде заслужить похвалу — как-никак первый значимый результат. Тому радоваться не с руки, ведь сам уверял всех в бегстве Фильки, потому равнодушно пробурчал:
— Не то нашли, осадную роспись ищите, а Фильке, что ж, туда и дорога.
Гаврила сразу повернул в другую сторону.
— Я то же самое говорил, да эти москали рази послушают? Такие своевольцы, сразу полезли с советами, мои указания стали иначить. Я — одно, они — другое. Им назначено на Покровской горе обыск делать, а не по Облонью рыскать, никак к словам не пристанут, то ли по бестолковости, то ли вовсе по беспамятству.
Горчаков
— Это ты зря, у московских ребят голова на месте, они проворнее нас с тобой оказались, таких не грех и послушать. Ну-ка, приведи их ко мне.
Скоро Афанасий с Антипом предстали перед Горчаковым. Он для начала напустил строгость и спросил, почто не хотят ходить с обысками, как указано? Афанасий, обеспокоившись, что Антип опять вспомнит про свои спутки и начнёт как бы поучать князя, поспешил ответить, что нет, они не отказываются, и ходили, но переворачивать весь дом не считали нужным, потому что сразу знали, есть там роспись или нет.
— Откуда знали? — удивился Горчаков.
— От Антипа, — указал Афанасий на товарища, — он по одним ответам ведает, лжёт хозяин или говорит правду.
Горчаков недоверчиво покачал головой. Гаврила заметил жест начальника и с усмешкой выкрикнул:
— Тогда пусть скажет, где сейчас находится роспись.
— В крепости, — эхом отозвался Антип.
— Почём знаешь?
— Знаю и всё.
— Этак и я могу сказать, что в голову взойдёт.
Антип спорить не стал, только сморщился, как от зубной боли, и обратился к Горчакову:
— У тебя была нынче пропажа?
— Была, — огорчённо признался тот, — наручень куда-то делся, везде обыскался.
— А ты у него спроси, — указал Антип на Гаврилу.
Тот смутился, стал шарить по карманам и извлёк браслет.
— Вот, на полу подобрал, хотел отдать да забыл, — Гаврила встретил недоверчивый взгляд князя и испуганно забормотал: — Ты не подумай чего, я правду забыл, сколь служу, у тебя ещё ничего насовсем не пропадало, всегда находилось и теперь бы нашлось...
Это действительно так, подозревать своего помощника в воровстве у князя не было никаких оснований. Удивительно другое, откуда мог знать москвич о пропаже наручня и о том, что он находится у Гаврилы?
— Знаю и всё, — ответил Антип на вопрос князя, но на этот раз посрамлённый помощник благоразумно промолчал.
Нетрудно было видеть, что москвичи не нашли с ним общего языка, и Горчаков приказал, чтобы отныне они находились в его личном распоряжении. Тут же, чтобы не откладывать дела, предложил:
— Есть у меня на примете большой хитрец, скользкий, как угорь, не даёт ухватиться. Пойдёмте-ка к нему в гости, может быть, что-нибудь словим.
Между тем обыски шли своим чередом и уже приближались ко двору Василия Морткина. Встревоженный князь прибежал к своему беспечно почивающему постояльцу, который в последнее время отличался необычайной сонливостью, с трудом растолкал его и стал в страхе говорить о бесчинстве Шеина. Ходил вокруг да около, потом решился:
— Уходить тебе надо, боярин, неровен час воевода сюда нагрянет, он ныне словно с цепи сорвался, к вечеру уходи, я провожатого дам.