Несомненно ты
Шрифт:
— Бред, — кричу я недоверчиво. — Ты бы отказался от своей мечты ради меня?
— Да, — его глаза наполнены слезами, которые ещё не прорвались наружу, а мои уже вовсю текут по щекам.
Я теряю контроль над своими эмоциями. Я теряю контроль над своей жизнью.
Вытираю слёзы рукой.
— Ну, в этом-то вся и разница. Я бы никогда не попросила тебя об этом, — я не могу скрыть чувство поражения в своём голосе. — Ты бы разозлился на меня.
— Нет, — он качает головой. — Я бы никогда не злился на тебя из-за этого.
— Ну, вот и всё. Снова это не имеет значения.
— Я люблю тебя, — шепчет он.
— Не надо, — говорю я со злобой.
— И я всегда буду любить тебя, — он делает шаг ко мне.
— Заткнись, — я сжимаю зубы, глядя куда угодно, только не на него.
— Чёрт! Посмотри на меня! — он берёт моё лицо в ладони и окончательно пронзает меня кинжалом этих грёбаных голубых ирисов. — Я. Люблю. Тебя. И точка. Это чёртова любовь, которая потрясает до самой глубины души, и никогда, НИКОГДА, ни с чем не сравнится. Моя любовь к тебе н неизмерима и вечна.
В дверь стучат, но Лотнер игнорирует это. Я знаю, что это Элизабет.
— Мне нужно идти, — шепчу я и иду к двери.
— ЧЁРТ ПОБЕРИ, — слышу я его громоподобный голос и поворачиваюсь.
Он бросает пустую бутылку из-под пива в стену, и хватается за следующую. Я плачу из-за него. Плачу из-за себя. Он словно бомба с зажженным фитилем — челюсть напряжена, брови нахмурены, пронизывающий взгляд, сжатые кулаки и вздымающаяся грудь.
Дверь открывается.
— Сидни? — раздаётся взволнованный голос Элизабет.
Уверена, она слышит всю эту ссору и теперь беспокоится обо мне. Я поворачиваюсь и смотрю на неё.
— Уже иду, — пытаюсь выдавить из себя грустную улыбку, но ту эмоциональную катастрофу, которую она почувствовала, невозможно спрятать.
— Эм... хорошо. Я отнесу один из твоих чемоданов вниз.
Я киваю. Все эмоции кипят внутри меня, и это разрывает меня изнутри. Я не хочу любить его... Я не хочу ненавидеть его. Но правда состоит в том, что я ненавижу его за то, что он заставляет меня влюбиться в него. Он заставляет меня сделать паузу на достаточное количество времени, чтобы я стала сомневаться. Он раскрывает дверь в моё сердце и шепчет «что если».
Лотнер стоит на кухне, развернувшись спиной ко мне. Пальцы цепляются за край стола. Голова опущена.
Слова сильнее, чем мой контроль над ними. Я уже жалею о сказанном даже прежде, чем договариваю.
— В твоей коробке осталось четыре презерватива. Уверена, ты выживешь без меня.
Ревность, кажется говорят, язык сатаны. Слова ядовиты. Будет ли он любить меня меньше, если я сделаю ему больно? Буду ли я любить его меньше, если он сделает больно мне?
Вешаю свои сумки через плечо и наклоняюсь за ручной кладью и другим чемоданом.
Тащу свои вещи в коридор.
Пронизывающая боль в моей руке заставляет поморщиться, и меня резко разворачивает на сто восемьдесят градусов.
— Грёбаные презервативы! Так вот,
Напряженность во взгляде его холодных глаз, злобные слова и его сильная хватка пугают меня. Я никогда ещё не видела его с такой стороны. Моя сумка соскальзывает с плеча, когда он тянет меня обратно в квартиру прямо к себе в комнату. Вырвав со всей силы ящик из тумбочки, он вытаскивает коробку с презервативами.
— Сколько здесь должно быть презервативов? — он держит коробку перед моим лицом.
Я сглатываю, но не могу сказать ни слова.
— СКОЛЬКО?
Я дрожу, а слезы неконтролируемо стекают по щекам.
— Десять, — выдавливаю я.
Он швыряет оставшиеся презервативы на кровать.
— Посчитай их! — я не узнаю голос, который слышу. Он так зол.
— Четыре, — шепчу я.
Он вытаскивает бумажник и кладёт ещё два на постель.
— А теперь сколько?
У меня вырывается очередное рыдание.
— Шесть.
Он снова хватает меня за руку и толкает к гардеробной. Вытащив из корзины шорты, те, в которых он был в ту первую ночь, когда у нас был секс без презерватива, он достаёт оттуда ещё два пакетика и снова бросает на кровать.
— Сколько? — требует он, сцепив зубы.
Мои рыдания душат меня.
— Остановись... пожалуйста, — умоляю я.
— Посчитай грёбаные презервативы, Сидни!
— Восемь... восемь, — плачу я.
Не знаю, что болит больше, моя рука или моё сердце. Хотя нет, знаю... моё сердце. Он просто разбивает его вдребезги. Он выводит меня из своей квартиры и ведёт мимо шокированной Элизабет, которая пришла за моими остальными вещами. Лотнер даже не замечает её, пока тащит меня вниз по лестнице.
— Ты делаешь мне больно... остановись! — молю я.
— Сидни! — слышу голос Элизабет за спиной.
Лотнер открывает пассажирскую дверь своего «ФоРаннера», затем раскрывает бардачок и вытаскивает оттуда... ещё... два... презерватива.
— Скажи это, — угрожающе произносит он.
Я качаю головой. С носа течёт, глаза опухают, слёзы льются ручьем по лицу.
— Чёрт побери, СКАЖИ ЭТО! — его рёв разрывает что-то глубоко внутри меня.
Взволнованный голос Элизабет звучит, словно эхо в милях отсюда, хотя она стоит всего в нескольких шагах от меня. Всё как в замедленном действии. Я смотрю на прошедший с Лотнером месяц, как в замедленной съёмке. Я смотрю на кадры, которые не должны видеть люди до того, как умрут. Так вот что происходит? Я умираю?
— Десять, — колкое слово проходится лезвием по моему горлу.
Он бросает их на сиденье и поднимает на меня глаза. Челюсть сжата и... о боже... слёзы. Его глаза полны слёз.
— В тот день... — сглатывает он, — ... в тот день, когда был дождь. Я чувствовал себя ужасно. Ты выглядела такой отвергнутой и... Боже, я тоже хотел быть с тобой.
Моргает. Один раз.
И с голубых ирисов текут слёзы. Никогда и ничто не было таким душераздирающим как это.
— Ты... — закусывает он верхнюю губу так сильно, что думаю, он прокусывает её. Делая нервный вздох, он качает головой. — Они были для тебя, только для тебя... всегда для тебя.