Несостоявшаяся битва
Шрифт:
Французы также попали под влияние высказываний Линдберга. Командующий военно-воздушными силами генерал Вюйльмэн был настолько ошеломлен сообщением Линдберга, что, информируя своего премьер-министра Даладье накануне его отъезда на конференцию в Мюнхен, заявил, что за первые несколько дней войны Франция останется без военно-воздушных сил. В Мюнхене представитель Геринга генерал Боденшатц по секрету сообщил помощнику французского военно-воздушного атташе Полю Стэлэну (который был также и сотрудником французского Второго бюро), что военно-воздушные силы Германии находятся в готовности нанести молниеносный удар по Чехословакии. У чешских границ сосредоточены две тысячи боевых самолетов и уже в течение многих недель готовятся к операции. Бомбы подвешены, экипажы отработали выполнение поставленных им задач.
Стэлэн передал конфиденциальную информацию Боденшатца французской делегации и после мюнхенского соглашения заметил, что для немецкой авиации не было надобности предпринимать
Однако в это время нацистских руководителей занимали совершенно иные проблемы. Они и не думали о бомбардировке Лондона или Парижа, потому что изыскивали способы предотвратить катастрофу у себя дома. Высшее руководство вооруженных сил разделилось, и часть его проявляла открытое вероломство по отношению к Гитлеру. Некоторые из военных руководителей планировали арест и свержение Гитлера, другие стремились получить гарантии, что Германия не окажется вовлеченной в войну ни против Франции, ни против Англии.
Оценку обстановки, данную начальником штаба оперативного руководства вермахта генералом Йодлем на Нюрнбергском процессе, необходимо сравнивать с оценкой англичан и французов. 4 июня 1946 года адвокат йодля доктор Экснер спросил своего подзащитного, верил ли он, что конфликт Германии с Чехословакией мог быть локализован.
Йодль ответил, что был убежден в этом. «Я не мог себе представить, — сказал он, — чтобы фюрер, учитывая положение, в котором мы находились, вступил с Англией и Францией в военный конфликт, который привел бы нас к немедленному краху». [21]
21
В сентябре 1938 г., во время подписания мюнхенского соглашения, 47 дивизиям, которыми располагала Германия, противостояли 45 хорошо обученных и вооруженных чехословацких дивизий, опиравшихся на первоклассные по тому времени пограничные укрепления. 15 дивизий должна была выставить Франция. Если бы столь внушительная группировка войск была использована для отпора агрессору, обстановка сложилась бы по-другому. Имея в виду такую ситуацию, Кейтель заявил на судебном процессе в Нюрнберге: «Мы ни в коем случае не прибегли бы к военным действиям, у нас не было сил, чтобы форсировать чехословацкую линию укреплений, и у нас не было войск на западной границе». Но судьбы чешского и словацкого народов не беспокоили западные державы. В дни мюнхенского кризиса английский генерал Айронсайд записал в своем дневнике: «Было бы сумасшествием для нас подставлять себя ради чехов под уничтожающий удар…» Единственной страной, которая в трагические дни мюнхенского сговора протянула Чехословакии руку честной помощи, был Советский Союз. На запросы чехословацкого правительства о позиции СССР в создавшейся ситуации наше правительство неизменно отвечало, что готово оказать военную помощь Чехословакии при любых условиях. Не ограничившись этими заверениями, Советский Союз выдвинул к своей западной границе 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 1 танковый корпус, 3 танковые бригады, 12 авиационных бригад, затем были приведены в боевую готовность еще 30 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, а также другие соединения и части. «Не может быть сомнения, — пишет английский историк Л. Мосли, — в отношении мер, осуществленных Россией в период кризиса. — И добавляет: — Она мобилизовала свой флот и направила самолеты через Румынию на чешские аэродромы».
Но правительство Бенеша — Годжи предпочло капитулировать, а не сопротивляться агрессии. — Прим. ред.
Этот вопрос он обсуждал с генералом Штюльпнагелем 8 сентября 1938 года, когда тот явился к Йодлю, обеспокоенный тем, что Гитлер может отойти от первоначально намеченной линии и тем самым «втянет Германию в военные действия, несмотря на угрозу французского вторжения». Йодль полностью разделял опасения Штюльпнагеля. Его беспокоила слабость немецкой позиции. «Не вызывало никакого сомнения, — заявил Йодль на Нюрнбергском процессе, — что против сотни французских дивизий нельзя было устоять силами пяти боевых и семи резервных дивизий на западных оборонительных сооружениях, которые были не чем иным, как огромной строительной площадкой. С военной точки зрения это было невозможно», — добавил он с полной уверенностью.
Такой же точки зрения придерживался и Фабиан фон Шлабрендорф, один из оставшихся в живых участников попыток сместить Гитлера. Шлабрендорф был убежден, что бескомпромиссная позиция западных держав летом 1938 года не повлекла бы за собой никакого риска войны. Оккупация немцами Австрии в марте 1938 года со всей очевидностью показала,
«Если бы Англия и Франция вступили в войну против Германии в то время, когда она была бы занята боевыми операциями против Чехословакии, нет сомнения, что последовало бы очень быстрое поражение Германии». Шлабрендорф убежден, что все это было известно британской секретной службе, и он не может поверить, чтобы Чемберлен и его правительство не были в свое время проинформированы об этом.
Генерал фон Манштейн, который не был связан с движением, направленным на то, чтобы заменить Гитлера, позднее подтвердил это мнение. На Нюрнбергском процессе (9 августа 1946 года) он заявил, что, если бы война вспыхнула в 1938 году, немцы не смогли бы успешно защищать ни «нашу западную границу, ни наш польский фронт». У него не было никаких сомнений, что, «если бы Чехословакия защищалась, мы были бы приостановлены ее оборонительными сооружениями, так как не имели средств для их прорыва». Когда позднее Гитлер на месте ознакомился с системой обороны чехов, он сам признал, что немецкие армии встретили бы серьезную опасность и теперь он понял, почему его генералы настаивали на сдержанности. Однако в противоположность своим генералам Гитлер понимал умонастроения своих главных противников в Лондоне и Париже.
Английский министр иностранных дел лорд Галифакс [22] рассказывал своему другу, настоятелю Вестминстерского собора, что он никогда не читал «Майн кампф», больше того, он не скрывал своего намерения, став министром иностранных дел после отставки Идена в феврале 1938 года, сделать все возможное, «чтобы, не переходя границ чести, предотвратить войну», которую, по его убеждению, Англия в то время проиграла бы наверняка.
В те месяцы между Мюнхеном и роковой неделей в марте Галифакс в переписке со своими послами постоянно останавливался на последствиях для английской внешней политики, вызванных отсутствием достаточной военной мощи для поддержания твердого курса. 1 ноября 1939 года [23] он сказал своему послу в Париже Эрику Фиппу, что «впредь мы должны считаться с германским превосходством в Центральной Европе». Это было точным отражением взглядов правительства непосредственно после Мюнхена. В душе они все еще верили, что мир был возможен, и успокаивали себя (и страну) контролируемыми размерами перевооружения.
22
Э. Галифакс — в 1938–1940 гг. министр иностранных дел Англии. В ноябре 1937 г. встретился с Гитлером, которому от имени английского правительства предложил заключить соглашение на основе присоединения Англии и Франции к оси Берлин — Рим и создания антисоветского блока империалистических государств. — Прим. ред.
23
В оригинале указан 1939 г., однако фактически это произошло 1 ноября 1938 г. — Прим. ред
Ключ к пониманию такого положения находится в двойственном характере английского перевооружения. Цель перевооружения была строго оборонительной; оно было просто перестраховкой на тот случай, если в будущем не оправдаются надежды относительно мирных намерений Германии в отношении Англии. Ни до, ни после Мюнхена перевооружение не преследовало цели бросить вызов господствующему положению Германии в Центральной Европе. Более уместным для нашего исследования будет выяснение вопроса: произошли ли какие-либо изменения в таком взгляде на перевооружение после оккупации немцами Чехословакии.
Это возвращает нас к той мартовской неделе 1939 года, когда весь страх, неосведомленность, неправильная информация и обеспокоенность за сохранение мира «любой ценой» завершились рядом как будто бы не связанных между собой событий, которые должны были привести к периоду конфронтации Германии и вызова ей, несмотря на все прежние противоположные намерения. В начале недели ни у кого из членов английского кабинета не было тревожных предчувствий. Военный министр Хор-Белиша вносил последние штрихи в подготовленную оценку состояния армии, которую он собирался представить парламенту в среду, 8 марта, и в которой даже не упоминалось слово «Германия». Министр внутренних дел Самуэль Хор был занят подготовкой речи перед своими избирателями на ежегодном собрании в Челси в пятницу, 10 марта. Он собирался сделать несколько ссылок на заметное улучшение в международных отношениях и по этому поводу советовался с премьер-министром. Чемберлен рекомендовал ему развенчать точку зрения тех, кто считал, что война неизбежна, и подчеркнуть большие возможности для сохранения мира.