Несостоявшаяся битва
Шрифт:
Из Будапешта регент Венгрии адмирал Хорти в тот же день телеграммой «сердечно поблагодарил» Гитлера. Необходимые приготовления осуществлены, информировал он фюрера. «В четверг, 16 марта, произойдет пограничный инцидент, за которым в субботу последует главный удар». Хорти заканчивал свое сообщение новыми заверениями в своей «непоколебимой дружбе и благодарности».
В тот же день Гитлер в продолжительном разговоре по телефону со словацким премьером Тиссо настаивал, чтобы последний объявил о независимости Словакии, тем самым обострив чешский кризис.
Быстрое нарастание кризиса отражалось в субботних и воскресных материалах прессы и радио Германии, Польши и Чехословакии. Немецкие, словацкие, чешские и венгерские войска
Через два дня нацистский президент данцигского сената Артур Грейзер подробно ознакомил Буркардта с дальнейшими намерениями Гитлера в Чехословакии, Данциге и Мемеле. Буркардт еще раз доложил об этом Уолтерсу, а тот в свою очередь проинформировал министерство иностранных дел в Лондоне.
Удивительным в ходе событий этой недели было то, что немцы почти не предпринимали никаких мер по сохранению своих действий в тайне. Значительная часть информации о передвижениях войск, сообщения о разговорах высокопоставленных официальных лиц, в высшей степени неосторожных с точки зрения сохранения тайны, бросающиеся в глаза мероприятия по подготовке оккупации — все это не могло не дойти до секретных служб Англии и Франции, до министерств иностранных дел этих стран и их посольств в Берлине и Праге, не говоря уже о словоохотливых дипломатических кругах Варшавы и Будапешта.
Однако мнение некоторых наших наиболее выдающихся историков, будто Гитлер сам был поражен столь неожиданным ходом событий и приказал оккупировать Чехословакию, так сказать, под влиянием момента, не подкрепляется убедительными фактами. Имеются доказательства, что кризис в марте был заранее продуман и подготовлен. Его не предвидели ни Чемберлен, ни его друзья. Его воздействие на английского премьер-министра было, однако, не совсем таким, каким оно было представлено общественности и воспринято ею. После всех этих событий между Чемберленом и Гитлером состоялся любопытный диалог, который сильно заинтриговал Гитлера и остался для пего загадкой до конца его дней.
Но сначала мы должны спросить у самих себя, как получилось, что огромный аппарат информации, имевшийся у министерства иностранных дел, вооруженных сил и секретных служб, не сумел поднять тревогу ни во Франции, ни в Англии. Черчилль был этим обеспокоен и 13 апреля, через месяц после вышеуказанных событий, поднял этот вопрос в парламенте. «После 25-летнего опыта работы в условиях мира и войны, — сказал он, — моя вера в британскую Интеллидженс сервис осталась непоколебимой». Эта организация, по убеждению Черчилля, «была лучшей из подобных в мире». И все же в случае с порабощением Богемии «английское правительство, видимо, не имело ни малейшего подозрения или, во всяком случае, никакой уверенности в том, что надвигалось. Я не могу поверить, чтобы это было промахом британской секретной службы», — добавил Черчилль, оставив у аудитории такое впечатление, будто только он знал нечто другое.
Выступая сразу же после пасхи, когда Муссолини вторгся и оккупировал Албанию, Черчилль поставил вопрос, на который нет ответа до сегодняшнего дня. «Как случилось, — спрашивал он, — что накануне насилия над Богемией министры позволяли себе предаваться так называемым „радостным
Действительно, как это случилось? А был ли Черчилль прав, освобождая секретную службу от своего порицания? Однако странной особенностью обоих случаев было то, что не только министры английского правительства оставались в очевидном неведении относительно развязки надвигавшихся критических событий, но в таком же положении оказались и ответственные руководители имперского генерального штаба и штабов видов вооруженных сил, которых это непосредственно касалось. Ни армия, ни адмиралтейство не предприняли предварительных мер на случай похода Гитлера на Прагу или вторжения Италии в Албанию месяцем позже. Наоборот, английский средиземноморский флот был разбросан, а один из его крупных кораблей стоял на якоре в Неаполитанском порту.
Однако это было не завершением всей этой истории, а только началом. Мы должны согласиться с Черчиллем, что секретная служба знала о намерениях Гитлера и планах Муссолини. Мы знаем от Александера Кадогана, что в субботу, 11 марта, он получил от разведывательной службы предупреждение, от которого «волосы встают дыбом». Мы знаем также, что информация, изложенная в таких формулировках, не убедила ни Кадогана, ни его шефа — министра иностранных дел; она не оставила следа и в убеждениях премьер-министра, считавшего, что все идет хорошо. А может быть, Чемберлен ожидал этого и был готов принять надвигавшееся событие как необходимую заключительную главу мюнхенского решения? Его первая реакция подтверждает такое предположение. Его последующее негодование и перемену в лице нужно рассматривать как реакцию на исход двух независимых, непредвиденных и несвязанных событий.
Первым был спонтанный гнев английской общественности по поводу действий Гитлера; он распространился в консервативной партии, в парламенте и даже в кабинете министров. Чемберлен видел и помнил, как эти не поддающиеся контролю силы чуть не разрушили политическую репутацию правительства после соглашения Хора — Лаваля в 1935 году. [24] На этот раз он не собирался допустить что-либо подобное. И пока он обдумывал свой следующий шаг, через надежные частные каналы от секретной службы поступила новая информация, которая должна была помочь определить следующий шаг.
24
Соглашение Хора — Лаваля — результат англо-французского «посредничества» в войне между Италией и Эфиопией. Подписано 9 декабря 1935 г. в Женеве. Соглашение предусматривало отторжение от Эфиопии значительной части ее территории в пользу фашистского агрессора — Италии и превращение страны в итальянскую колонию. Соглашение фактически облегчало Италии ведение войны. — Прим. ред
Чемберлена вдруг охватила тревога. Румынский посол В. Тилеа пришел с сообщением (которое, как выяснилось позднее, оказалось ложным), что немцы собираются предъявить его стране экономический ультиматум. Сообщения из Данцига и Мемеля говорили о подготовке немцами нападения в ближайшее время. Однако более многозначительную, более неотложную, требующую немедленного решения информацию доставила ему секретная служба. Секретные и полусекретные разведывательные данные, представленные премьер-министру, должны были убедить его, что захват немцами Праги являлся только прелюдией к нападению на Польшу. Немецкая армия, докладывали Чемберлену, может быть мобилизована за серок восемь часов; нападение на Польшу возможно в любой момент.