Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва
Шрифт:
Зато из трудов Герберштейна до нас дошло и полное титулование московского государя в начале XVI в.:
«От времен Рюрика вплоть до нынешнего государя эти государи пользовались только титулом великих князей — или владимирских, или московских, или новгородских и проч., кроме Иоанна Васильевича, именовавшего себя господином всей Руссии и великим князем [владимирским и проч.]. Нынешний же Василий Иоаннович присвояет себе титул [и имя царское], как-то: великий господин Василий, [божьей милостью] царь и господин всей Руссии и великий князь владимирский, московский, новгородский, псковский, смоленский, тверской, югорский (Iugariae), пермский (Permia), вятский (Viackiae, Viatkha), булгарский и проч.; господин и великий князь Новгорода низовские земли (Nowogardia terrae inferioris, Neugarten des undern Erdtrichs) и черниговский (Czernigowia), рязанский (Rezania), волоцкий (Wolotkia), ржевский (Rschowiae, Rsowie), бельский (Beloiae), ростовский (Rostowia),
Отдельно в трудах Герберштейна разрабатывалась важная тема «русской опасности» (увязанная с темой «опасности турецкой»), причем одновременно парадоксальным образом опровергались распространенные представления о военном могуществе господаря «московитов». И, разрабатывая эту тему, вольный барон в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге находит полное согласие с ударными идеологическими силами Ягеллонов, талантливо и ярко доказывавшими этот тезис в первую очередь на примере Оршанской битвы 1514 г. Недаром большое батальное полотно с изображением Оршанской битвы, написанное немецким художником из круга Кранаха Младшего, стало в прямом смысле слова ярким символом влияния «оршанской пропаганды» Речи Посполитой на восприятие России в Европе. Причем размах «оршанской пропаганды» впечатляет. Ягеллонская дипломатия успешно дискредитировала союз Рейха с Россией, подорвала веру Венского двора и его сателлитов в пользу союза с якобы окончательно покоренным монархом, подчеркнула мощь его победителя и создала для Сигизмунда образ христианского монарха, в одиночку спасшего латинский мир от вторжения врагов Святой римской церкви [см.: Граля И.Мотивы оршанского триумфа в ягеллонской пропаганде // Проблемы отечественной истории и культуры периода феодализма. М.: 1992. С. 46–50]. Начало работе положил сам польский король Сигизмунд, отправивший послания с обширным описанием победы папе Льву X, венгерскому королю Владиславу, венецианскому дожу, воеводе Трансильвании Яну Заполни, ряду других монархов и сановников. Живой демонстрацией великой победы над армией Василия III служили русские пленные, высланные к европейским дворам и в Рим [см.: Acta Tomiciana III, № 232, 234, 288, 289, 293, 295, 298, 301]. Краковские типографии в 1514 г. напечатали следующие труды, широко разошедшиеся по Европе: «Послание королю от имени королевы Барбары после победной битвы с Москалями» Андрея Кшицкого, «О великолепной победе Зигмунта над москалями» Кшиштофа Сухтена, «Гимн Кракову» Экка, «О великой победе над москалями» Яна Дантишке. Все эти латиноязычные произведения вошли потом в состав изданного Ласким в 1515 г. тома «Песни о памятном разгроме московских схизматиков» (Carmina de memorabili caede scismaticorum Moscoviorum). Кроме того, этот том обогатили произведения, специально заказанные по этому случаю: «Панегирик» Бернарда Ваповского, «Ода на триумф…» Транквилла Андроника, а также «Епиграмат» папского легата в Польше Якова Пизона. Печатались и распространялись и специальные летучие листки, посвященные этой важной теме ягеллонской пропаганды.
Итог описанных усилий оказался заметным: активность и продуктивность дипломатических связей России с европейским «христианским миром» стремительно пошли на спад, а сама Россия для Европы на долгое время превратилась в идеальный образец «антимира». Так в нашем мире московским государям аукнулись претензии на титул «господаря всея Руси». Ну а Смута разрушила и то немногое, что удалось получить русской дипломатии от заигрываний с правителями Рейха: с 1600 г., с договора между Борисом Годуновым и цесарем Рудольфом II, титулование русского правителя «величеством» было заменено на неравноправное обращение «пресветлейшество», с пресечением династии Рюриковичей Священная Римская империя «взяла назад» своё признание царского/императорского достоинства «государя московитов». А выбитые польской саблей из первого Романова мирные соглашения зафиксировали и отказ от претензий на «всю Русь».
4. Восточные границы Европы в зеркале матримониальной политики. Итоги и выводы
Очень любопытно проверить справедливость только что нарисованной картины эволюции отношений Европы и России не на материале рассуждений ученых умников, а на матримониальной политике Средневековья, в которой отражалась и «реальная политика», и многочисленные идеологии той эпохи. И тут выясняется много интересного.
Начну с того, что общим местом практически всех авторов, отстаивающих идею о «европейской принадлежности» Киевской Руси, является обращение к истории династических связей Рюриковичей с ведущими правящими фамилиями Европы. Аргумент этот, безусловно, очень силен, так как обращение к истории «династической политики» даёт возможность чётко определить, кого правители Руси и Европы считали своими, кому они считали возможным и достойным доверять жизни
При этом весьма распространенной является иррациональная уверенность в том, что великие княжества Владимирское, Тверское и Московское, ставшие основой России, находились после монгольского нашествия где-то «между Европой и Азией». И «династическая политика» потомков Всеволода Большое Гнездо практически выпадает из рассмотрения как нечто не вписывающееся ни в «западническую», ни в «почвенническую» мифологию.
А между тем:
Андрей Ярославич (? —1264) — третий сын великого князя Ярослава Всеволодовича, князь Суздальский, в 1250–1252 гг. великий князь Владимирский — в 1250 г. был обвенчан с дочерью правителя «королевства Русского» Даниила Устиньей (Анной).
Александр Михайлович (1301–1339) — великий князь Тверской (1326–1327; 1338–1339) и великий князь Владимирский (1326–1327). Его дочь Иулиания была замужем за великим князем литовским Ольгердом.
В свою очередь Елена, дочь Ольгерда от этого брака, вышла замуж за Владимира Андреевича Храброго, князя Серпуховского и Боровского, героя Куликовской битвы.
Василий I Дмитриевич (1371–1425) — великий князь Московский и Владимирский с 1389 г., был женат на Софье — дочери великого князя Литовского Витовта.
Анна Васильевна (1393 — август 1417), дочь великого князя Московского Василия I, была замужем за наследником византийского престола и будущим императором Иоанном VIII Палеологом.
Первой женой великого князя Московского и всея Руси Ивана III Васильевича стала Мария Борисовна, дочь тверского князя Бориса Александровича. Второй — византийская царевна Софья (Зоя), племянница последнего императора Византии Константина XI, погибшего в 1453 г. при взятии Константинополя турками. Большую часть жизни до замужества Софья провела, что характерно, совсем не на византийском юге. Её отец, Фома Палеолог, последний правитель Морейского деспотата, бежал от наступающих турок в Италию вместе со своей семьёй. Там его дети и жили под папским покровительством.
В январе 1483 г. вступил в брак и наследник престола Ивана III Иван Иванович Молодой. Его женой стала дочь господаря Молдавии Стефана Великого Елена.
Елена Иоанновна — дочь великого князя Ивана III Васильевича и Софьи Палеолог — стала великой княгиней Литовской (с 1494) и (некоронованной) королевой Польши (с 1501).
Как видим, и после 1237 г. Юрьевичи бывшего Северо-Востока бывшей Руси заключают в среднем один заметный династический брак с европейскими правителями каждое поколение. Все эти факты по отдельности ни для кого секретом не являются. Но вместе они просто не воспринимаются, видимо, из-за того, что тут надо сделать непростой выбор. Либо объявить «королевство Русское», воеводство Молдавское, Великое княжество Литовское или королевство Польское азиатскими деспотиями. Либо признать, что династические браки с представителями Запада были делом редким, но обычным, что до Петра I и даже до своего окончательного формирования Россия без всяких особых терзаний и исканий считала себя частью Европы. И Европа, как показывает приведенная картина, на определенном этапе против этого тоже не возражала.
Другое дело, что место нам отводили не самое почетное и наши правители, как следует из посольских книг, вполне это понимали, адекватно выбирая кандидатов на роль будущих родственников:
«Память Губе Моклокову. да что велика княгини Губе не скажет, есть ли у которого государя, или у деспота дочери, и каковы дочери… и Губе все то себе писати в список именно… Госпоже [великой княгине Литовской Елене Иоанновне] отведати о деспотовых дочерех, да и к маркрабью бы… к браборскому [маркграфу Бранденбургскому] послала, а велела отведати, есть ли у него дочери…
Сказывала королева Губе, что про Стефановы дети деспота сербского пытала да не могла ся их допытати. А у макрабиа поведают пять дочерей… А у баварского князя, у королева зятя, дочери поведают же, а кого не ведают колких лет, а матери у них нет. А у щетинского князя, у королева же зятя, поведают же дочери… А у датцкого короля, и он его милость сам ведает боле меня, что дочь есть» [Сб. Русского исторического общества. Т. 35. С. 452–453].
Кардинально меняться эта ситуация начала где-то с начала XVI в. Опять мы получаем все тот же наш «хронологический рубеж». Именно после 1500-х почти на два столетия прерывается традиция династических браков, связывающих Россию с европейскими соседями. Редкие несчастливые исключения здесь лишь подтверждают правило. И мы получаем, что неудачи в «открытии» России в эпоху «Великих открытий» Европы, Ливонская война и Смута сильнее повлияли на восточные границы умозрительной Европы, чем нашествие Батыя.