Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва
Шрифт:
Так, воля господаря никогда не ставилась выше норм традиционной морали, а оценка деятельности царя или князя с точки зрения этой морали не является сама по себе мятежом. Об этом нам последовательно сообщает огромное количество источников, начиная с произведений «борисоглебского» цикла, решительно осуждающих «злого» князя, и заканчивая творчеством Ивана Грозного. Этот правитель, весьма близко подошедший к идее «святости» и принципиальной надморальности «царской власти», все же оставил нам следующие строки:
«Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному!., подобает вам, нашим государям, нас, заблудившися во тьме гордости и находящихся в смертной обители обманутого тщеславия…
На специфический характер Грозного это яркое изображение картины «Царь и совесть» в русском мировосприятии списать не получится. Алексей Михайлович Романов — дошедший, по словам сурового патриарха Никона, до того, что «божию славу и честь перекладывает на свою честь и славу», — сходился во взглядах на собственную греховность с Иваном IV: «О том зело возбраняет ми совесть писати, что чист от греха; ох, люто тако глаголати человеку, наипаче же мне, что чист от греха» [Записки Отделения русской и славянской археологии. Т. 2. СПб., 1851. С. 726].
Никогда не существовало и реальной традиции приписывать господарям непогрешимость и отрицать саму возможность принятия коллективных решений. Напротив, князья даже в совершенно «нормативных» текстах сплошь и рядом проявляют неблагоразумие, а тема «злых» и «добрых» советов князю красной нитью проходит через все летописные своды XIV–XVII вв. Причем исходить эти советы в нарративе могут и от ближних бояр и дружины, и от городской общины в целом, и от представителей сословий и группировок. Так, в известной истории о том, как Всеволод Юрьевич Большое Гнездо расправился со своими родственниками-конкурентами, летописец спокойно «передает» инициативу владимирцам: «Бысть мятежь велик в граде Володимери. Всташа бояре и купци, рекуще: княже, мы тебе добра хочемъ, и за тя головы свое складываемъ, а ты держишь ворогы свое просты. А се ворози твои и наши — суждалци и ростовци, любо и казни, любо и слепи, але дай намъ» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. С. 385].
Характерный момент: в данном случае мятеж как таковой не возмущает сочувствующего Всеволоду Юрьевичу летописца. Не вызывает возмущения в том же летописании распространенный обычай вообще рассматривать собрания горожан как источник властных решений в самых разных уголках Руси: «Новгородци бо изначалаи смоляне и кыяне (и полочане) и вся власти яко ж на думу на веча сходятся» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. С. 377; ПСРЛ. Т. 38. Л., 1989. С. 142].
Со временем сам процесс «совещаний» упорядочился и формализовался, что зафиксировано, например, в летописном рассказе о подготовке к новгородскому походу великого князя Московского и Владимирского в 1471 г.
На первом этапе планирования стратегическое решение обсуждается в узком окружении великого князя, в который входит в данном случае мать-княгиня, митрополит, «сущии боаре», которые и «советуют ему [господарю] исполнити мысль свою над Новгородци за их неисправление и отступление».
Затем принятое стратегическое решение выносится на обсуждение господарем перед «братью своею…все епископи земли своея… князи… бояре… воеводы, и по вся воя своя» для выработки оптимальной тактики, чтобы «люди многы [не] истерял» [ПСРЛ. Т. 25. С. 286].
Нет никаких оснований считать, что «совет», например, с теми же епископами по принципиально важным для государства вопросам был профанацией: даже в периоды наивысшего укрепления самовластия великого
[Архимандриту Андроникова монастыря Митрофану]… «Коли, господине, был есмь на Москве… государь князь великий, Иван Васильевич всея Руси, говорил со мною наедине о церковных делах. Да после того почал говорити о новгородских еретиках, да молвил мне так: «И яз, деи, ведал новгородских еретиков, и ты мя прости в том, а митрополит и владыки простили мя». И аз молвил ему: «Государь! Мне тоби как прощати?» И он молвил: «Пожалуй, прости мя!» И яз ему молвил: «Государь! Только ся подвигнешь о нынешних еретиках, ино в прежних тебе Бог простит». Да туто же мне было бити ему челом о том, чтобы государь послал в Великий Новгород, да и в иные городы, да велел бы себе обыскати еретиков…
Ино, господине, государю великому князю в том прощении нет ползы, кое словом прощаеться, а делом не покажеть ревности о православной вере християнской, еретиков не велит обыскати. А ведаеть государь, каково злодейство еретическое, каково хулу глаголали на единородного Сына Божиа… [идет долгое перечисление злодейств еретиков]… Ино, господине, тобе о том государю и великому князю пригоже да и должно поминати. Будет государь во многих делах царских прозабыл того дела, ино, господине, ты не забуди, в том деле государя побреги, чтобы Божий гнев не пришел за то, да и на всю нашу землю. Занеже, господине, за государьское согрешение Бог всю землю казнит.
Да лучило ми ся, господине, у великого князя хлеба ести, и он мя призвал, да почал спрашивати: «Како писано, нет ли греха еретиков казнити?» И яз почал говорити, что апостол Павле к евреям писал… Да по та места, господине, мне князь велики велел перестати говорити.
И мне, господине, мнится, кое государь наш князь великий блюдется греха казнити еретиков. Ино, господине, тобе пригоже государю поминати, каково имели подщание и ревность первии благочестивии царие о непорочной христианской вере и како еретиков по проклятии в заточение посылаша, а иных казньми казнили…
А коли, господине, бил есми челом великому князю на Москве о том, чтобы послал по городом, и еретиков обыскал, и князь великий молвил: «Пошлю, деи, часа того, да обыщу…» И яз чаял — тогъдыже государь пошлеть; ино уже тому другой год от Велика Дни настал, а он государь не посылывал, а еретиков умножилось по всем городам, а хрестиянство православное гинет от их ересей. И только бы государь восхотел их искоренити, ин бы въскоре искоренил, поймав дву или трех еретиков, а оне всех скажут» [ Казакова Н. А., Лурье Я. С.Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI в. М.-Л., 1955. С. 436–438].
В этом послании Иосифа Волоцкого (Санина), знаменитого деятеля церкви XV–XVI вв., к духовнику великого князя прекрасно решительно всё. И прощение, которое вымаливает самодержавный государь у игумена знаменитой обители; и вполне четко сформулированные «требования церкви» (точнее — одной церковной партии) к верховной власти; и попытка великого князя заболтать (не отвергая прямо!) очевидно неприятные для него кровожадные требования; и борьба церковных партий с увертками верховной власти. Ограниченность русского самовластья в эту эпоху (даже в моменты её наивысшего усиления!), необходимость ежедневно и ежечасно считаться с десятком влиятельных сил и течений здесь как на ладони.