Неспешная игра
Шрифт:
Я закрываю глаза, противясь его словам. Как только я приехал в Вейл, я заговорил с мамой о её романе с Дугласом Макинтошем, а она просто отмахнулась от этого, как от пустяка, что, в свою очередь, взорвало мой грёбаный разум.
«Что сделано, то сделано», — сказала она мне. — «Я не могу стереть прошлое, но могу двигаться дальше».
С тех пор её слова не выходят у меня из головы.
— Люди совершают ошибки, — продолжает Гейб. — Мы все идиоты, просто двигаемся по жизни в надежде выжить. Но когда ты встречаешь ту идиотку, которая идеально тебе подходит, разве ты не хочешь пойти за ней?
— Ты только что назвал себя идиотом? — шучу я, но Гейб не отвечает. Он ждёт, когда я закончу. Резко выдохнув, я смягчаюсь. — Я больше не знаю, что правильно, а что неправильно. Отношения — это отстой.
— Нет, если ты с правильным человеком.
— Откуда мне знать, что то, что было у нас с Александрией, было правильно?
— Если тебе трудно дышать, есть, спать, жить своей обычной жизнью, то я бы сказал, что это всё очень сильные знаки, — говорит Гейб сухо.
Дерьмо. Она — это всё, о чём я могу думать. Печальное выражение её лица, когда я высадил её у дома, её глаза, полные тоски. Я так разозлился, когда узнал, кто её отец. Она не виновата в этом. Она не несёт ответственности за действия своего отца.
Так почему же я винил её?
— С каких это пор ты стал так хорошо разбираться во всём этом дерьме? — спрашиваю я его, раздражённый тем, что он на самом деле раздаёт приличные советы. Знаю, что веду себя чертовски иррационально, но ничего не могу с собой поделать.
— Я узнаю родственную душу, когда вижу её, — отвечает Гейб. — Я был на твоём месте. И это совсем не весело.
— Так что же мне делать? — провожу рукой по волосам и отворачиваюсь от окна. Меня не трогает снег, Рождество или что-то в этом роде. Мне нужно поговорить с Александрией. Мне нужно всё исправить.
— Поговори с ней. Позвони ей. Иди к ней. Скажи, что чувствуешь.
Моя автоматическая реакция — к чёрту это. Я не пресмыкаюсь. Я не извиняюсь. Я не утруждаю себя попытками всё исправить. Никогда этого не делал.
Но Гейб прав. Я скучаю по ней. Я хочу, чтобы она была в моей жизни. Единственный, кто меня сдерживает, — это я сам. Если я хочу её, то должен пойти за ней.
— Она скорее всего не ответит на мой звонок.
— Напиши ей.
— Это не то.
— А как ещё ты собираешься с ней поговорить? Ты в Колорадо, она в Калифорнии.
Я резко выдыхаю.
— Ты заноза в заднице.
Гейб усмехается.
— Ты поблагодаришь меня позже, обещаю.
— Мне пора, — бормочу я, отчего Гейб смеётся немного сильнее. — Эй, придурок.
Смех прекращается.
— Да, уродец? — весело спрашивает Гейб.
— Я собираюсь поблагодарить тебя прямо сейчас, — тихо говорю я, надеясь, что он понимает, как сильно ценю его и его дружбу. То, что он позвонил мне, когда никто другой этого не сделал.
— Всегда пожалуйста. А теперь разберись, как выбраться из этой передряги.
***
Позже ночью я сижу в постели, сжимая телефон в руке, и размышляю, как подступиться к Александрии. Разговор по телефону ничего не изменит. Я совершенно уверен,
Может, она никогда и не ответит, и это съест меня изнутри, но это шанс, которым я должен воспользоваться. По крайней мере, я могу сказать то, что мне нужно.
Начинаю писать сообщение, нажимая бесчисленное количество раз кнопку «Назад», стирая то, что печатаю. Перефразируя. Мне нужно всё сделать правильно, и это трудно. Не хочу облажаться. Не хочу рисковать потерять её.
Не могу.
Ставить всё на карту — не в моём стиле. Я не говорю цветистых слов. Я не романтик. Я прямолинеен до такой степени, что мои слова, как правило, приносят больше вреда, чем пользы. Я даже не хочу быть мудаком большую часть времени. Просто у меня нет фильтра. Я говорю то, что хочу и когда хочу.
Звучит как оправдание, но это правда.
С Александрией мне нужно быть честным. Открытым. Настоящим. Но не резким. Никогда не быть резким. Я уже был таким раньше и причинил ей боль. Такую сильную, что могу не вернуть её.
А я должен вернуть её.
Решимость наполняет меня, я снова начинаю печатать, мои большие пальцы летают по клавиатуре.
Алекс
Я была на ужине с Келли, где мы обе поклялись, что не будем проверять наши телефоны до конца вечера. Сначала было тяжело, но через некоторое время я была благодарна за это. Я слишком зависима от своего телефона. И не похоже, что кто-то мне пишет.
Это была последняя ночь Келли здесь: она уезжает завтра, так что мы хотели потусоваться только вдвоём. Напитки, ужин и покупки. Мне не для кого было покупать подарок, поэтому я просто потащилась за ней, но на самом деле это оказалось гораздо веселее. Переживание, что подарить, было снято, так что я могла просто наслаждаться шопингом.
Когда мы вернулись ко мне домой, я вручила Келли её подарок от меня — сумочку через плечо от «LouisVuitton».
— Я совершенно точно не могу принять её, — вздыхает она, поворачивая сумочку так и этак, её рот приоткрыт, счастье сверкает в глазах.
— Совершенно точно можешь, — искренне говорю я ей. — Я хочу, чтобы она была у тебя. Ты была мне такой замечательной подругой. — я призналась ей, когда несколько дней назад она вынудила меня выйти из дома, что продаю все свои дорогие сумки на комиссионных сайтах и что у меня заканчиваются последние деньги. К счастью, большая часть этих денег спрятана в сбережениях для будущих платежей за обучение, но эта прибыльная работа вот-вот должна была закончиться.
— Ты тоже была хорошей подругой. Самой лучшей, — она крепко обнимает меня, прижимая к себе, подпрыгивая вверх-вниз и практически крича мне в ухо: «Счастливого Рождества мне, у-у-у!»
Келли дарит мне корзину весёлых девчачьих мелочей, таких как лосьон и свечи, плюс подарочную карту Starbucks, потому что мы, кажется, там живём. Мы — воплощение белых девушек в штанах для йоги, любящих наши тыквенно-пряные латте, но мне всё равно. Я всем сердцем принимаю это клише.
— Мне пора идти, — говорит она мне после того, как мы закончили охать и ахать над нашими подарками. — Я собираюсь остаться на ночь у Стивена. — Келли действительно начинает краснеть.