Несравненное право
Шрифт:
— Ну, давай проверим еще раз.
Они проверили. Все было правильно. Арцийская армия была заметно больше, чем войско Годоя, хотя в ней изрядную часть составляли сельские и городские ополченцы, не слишком преуспевшие в воинской науке. Зато с артиллерией и мушкетерами у империи дела обстояли много лучше, чем у захватчика. Если бы против Арции стоял покойный король Марко или его старший сын, то несравненная таянская кавалерия уравняла бы шансы, но маршал знал, что уцелевшие «Серебряные» ушли в Эланд, да и оставшиеся кавалеристы вряд ли горят неистовым желанием сложить головы за узурпатора. Нет, в том, что касается артиллерии и конницы, арцийцы впереди. Беспокоила пехота. Эти самые гоблины,
Франциск помнил, что при Анхеле Светлом именно пехота добывала победу, другое дело, что теперь чванливые бароны предпочитали держать кавалерию…
— Вся беда в том, что мы давно не воевали по-настоящему, — проворчал маршал.
— Так ведь и Годой не воевал, — отозвался Архипастырь.
— Ты уверен, — для Франциска Феликс, какие бы одежды он сейчас ни носил, оставался другом юности, от которого можно не таиться, — что все будет решать оружие? Я о том, что пишет Матей.
— Мне кажется, да. Во всяком случае, эти дожди, если в них и было что-то странное, помогли нам, а не им.
— Так-то оно так, но все равно как-то не по себе.
Феликс промолчал, не признаваться же, что и у него на сердце лежит большая холодная жаба. Хуже нет, чем делиться перед боем дурными предчувствиями. И что это нашло на Франсуа?
— Сам не знаю, что на меня нашло, — пробормотал маршал, — старею, что ли…
Неприятный и непонятный разговор был прерван Ласли, сообщившим, что из выдвигающегося в направлении Морской дороги авангарда доносят: впереди идет бой.
— Неужели все-таки Мальвани? — быстро переспросил Феликс.
— Не похоже. Думаю, Матей.
— Против целой армии? Он не самоубийца.
— Правильно. Поэтому они до сих пор и живы. Что ж, воспользуемся подарком судьбы. Авангард поддержит сражающихся. Чтоб до завтрашнего утра ноги Годоя здесь не было. А мы пока укрепим вон ту высоту. Пригодится…
— Ты все понял? — времена, когда подобный вопрос в устах Матея вызывал у Луи желание схватиться за шпагу, давно канули в Лету. Принц с удовольствием развернул карту и со страстью отлично знающего урок студиозуса принялся рассказывать.
— Вот здесь, на холме, у нас укрепленный лагерь с самыми большими пушками и самыми глупыми ополченцами, подкрепленными мушкетерами и конным полком «Ловцов Жемчуга», а за лагерем в овраге находятся резервы под командованием этой сволочи Марциала. Они вступят в битву после того, как Годой прорвет, если прорвет, вторую и первую линии обороны.
— Лучше бы до этого не дошло, — проворчал Матей, — лично я думаю, паршивец увязнет во второй, ну да береженого и Судьба бережет.
— А береженый конь первым с копыт и валится, — дерзко тряхнул темно-каштановой головой принц, но злости и раздражения в его голосе не слышалось. Скорее желание слегка поддразнить, но Матей в пикировку не вступил.
— Ты лучше скажи, кто начинает.
— Начинают они, — охотно ответил Луи, — а мы будем в обороне, пока они не начнут выдыхаться.
— И запомни — вперед пойдем только по приказу!
— Да запомнил я, это уже и сорока бы затвердила, — в голосе единственного потомка Эллари на мгновенье мелькнула прежняя задиристость, но он быстро справился с собой и, чтоб не продолжать неприятную тему, зачастил: — На передней линии у нас мушкетеры и легкая артиллерия, которые должны встретить атакующих прицельным огнем. Скорее всего те также начнут с перестрелки, но потом пустят вперед пехоту, чтобы сломать нашу оборону. Тут главное, как ты и сказал, устоять. «Гончие Арции», «Райские
— Ландей устроит все в лучшем виде, — подтвердил ветеран.
— Нужно добиться, чтоб Годой бросил в бой таянскую кавалерию, думая, что наступает переломный момент. Тогда маршал резко отойдет вправо, где за перелеском можно спокойно перестроиться, а таянцы окажутся под обстрелом из лагеря. В это время с двух сторон нанесет удар регулярная кавалерия, и маршал спустит с цепи наших дорогих графов с их конными дружинами, которые большей частью будут ждать в лесу. Правильно?
— Правильно, — подтвердил Матей. — А что делаем мы?
— А мы стоим на этом дурацком пригорке и прикрываем южан, вместо того чтобы драться, — ворчливо сообщил принц.
— Не волнуйся, — отрезал его собеседник, — драки на твой век хватит. Только помни, что, если убьют меня, убьют только меня, а вот попав в тебя, попадут во всю Арцию.
— Глупости, — отмахнулся принц, — ничего с нами не будет. И вообще, пришло время спросить с них за Лошадки…
— Ты, я вижу, решил мстить по всем правилам, — ветеран кивнул на розовую девичью ленту, повязанную на эфес шпаги.
— Да, — коротко кивнул Луи, — по всем правилам и до конца.
Было жарко и душно, и граф Койла никак не мог заснуть. Впрочем, дело скорее всего было не в жаре и не в первых в этом году комарах, а в кошмаре, в который превратилась жизнь арцийца. Он прекрасно осознавал, что делает, но проклятое тело ему не подчинялось, исполняя все прихоти Михая Годоя. Регент превратил графа в любимую игрушку, с которой делился своими планами, смаковал вещи, о которых Фредерик предпочел бы забыть, а иногда, находясь в особенно игривом настроении, заставлял графа проделывать то, чему бы Фредерик с восторгом предпочел смерть. Увы! Умереть он не мог и был вынужден каждый день развлекать своего мучителя. Клирик Трефиллий, оказавшийся в таком же положении, забавлял тарскийского мерзавца намного меньше, хотя иногда Михай требовал к себе и его, заставляя совершать по очереди те перечисленные Церковью грехи, на которые старик был еще способен. Впрочем, тот, похоже, воспринимал свое положение чуть ли не с удовольствием, что только укрепило Койлу во мнении, что святые отцы в мыслях, а иногда не только в мыслях, не прочь согрешить. Самого же Фредерика Койлу его положение угнетало еще и потому, что он искренне любил Арцию. Особенно мучительным было знать о замыслах Годоя, но не иметь возможности что-то предпринять. Завтра будет бой, и он, Фредерик, мог бы оказать неоценимую услугу маршалу Ландею, рассказав о вражеской армии. А вместо этого он будет гарцевать на коне рядом с узурпатором с раз и навсегда приклеенной молодеческой улыбочкой.
Хорошо хоть, занятый какими-то своими делишками Годой сейчас его отпустил. Иногда регент уединялся даже от своих гоблинских охранников. Койла подозревал, что он занялся колдовской подготовкой к завтрашнему дню. Граф вздохнул, мысленно пожелав своему мучителю сломать наконец шею. Хотя проигрыш Годоя для него, Фредерика Койлы, означает смерть. То, чем он занимался в лагере регента, не утаить, да и как жить с таким грузом на совести. Интересно, тот парнишка… как, бишь, его звали, сын одного из фронтерских баронов. Удалось ли ему убежать? Граф очень рассчитывал, что да.