Нестандартный ход 2. Реванш

verdes De ojos

О, а это уже не намек, а конкретное приглашение в лоб, значит?..

Элиза молчала, всматриваясь в померкшую с годами голубизну его глаз.

Что бы ни сказала — как в полиции и суде будет использовано против неё. Смысл доказывать очередному извращенцу, что не нуждается в папике? Если бы понимал или хотел понимать — давно уже принял бы её четкую позицию, читаемую в поведении с первой встречи на корпоративе.

К ним подошел Дашков, и втроем они медленно прошествовали к фуршетным столам. Взгляд хозяина вечера так и не сбавил градуса. Он совершенно не заботился о том, что все видят его навязчивую заинтересованность. Даже наличие

Алекса рядом не спасало.

Элиза с горечью подумала о том, что… когда была в браке с Ромой, этот мужчина не позволял себе таких вольностей. Потому что Разумовский — другой уровень. По всей видимости. Гарант безопасности, источающий благородное предостережение: моё не трогать.

Увы… сейчас девушка уязвима в этом плане.

— Надо наложить шов, чтобы не осталось шрама, — с неподдельным сожалением цокает Коршунов, глядя на то, как она выбрасывает окровавленный ватный диск в урну.

— Пусть, — отбивает своим уверенным кивком его сочувствие. — Шрамы украшают не только мужчин. Это наглядная карта жизни человека, Федор Алексеевич. И мне дорог каждый изъян на теле как живое напоминание об определенном событии.

В ответ ей лишь многозначительно хмыкнули. И еще раз оценивающе прошлись пристальным взором.

— Благодарю Вас за гостеприимство, но мне пора.

Девушка прощается со всеми, уверив наиболее «заботливых», что прекрасно доедет сама. Ей ни к чему личный водитель Коршунова или кто-либо другой рядом. А перед самым уходом обращается к стоявшему неподалеку Разумовскому:

— Спасибо за спасение.

Получив слабый кивок, она разворачивается к тропинке, ведущей к воротам. Алекс сопровождает молча. Сажает в такси, галантно расплачивается за поездку и напоследок бросает в неё настороженно-внимательный взгляд. Будто смотрит под другим углом, изучает…

Но о значении таких перемен ей по пути не думается.

Элиза запрещает себе анализировать всё, что произошло часом ранее.

Сейчас важно только грядущее торжество.

Как еще один болезненный виток жизни…

Сердечная благодарность НатаЛис за чудесный арт!

Глава 7

«Я хотела тебя ненавидеть, и не знать, как твои дела. Я боялась тебя увидеть, я боялась, но так ждала». Эрик-Эмманюэль Шмитт

Элиза входит в зал и, отыскав взглядом родных, направляется к нужному столику.

Жениха с невестой пока не видно, они готовятся к помпезному выходу, как ей объяснили присутствующие.

По иронии судьбы или по воле злого рока… их с Ромой посадили рядом.

И это еще одна причина поскорее покинуть свадьбу, на которую Лилит заставила её пойти чуть ли не силой. Слёзно моля и аргументируя тем, что не простит себя, если Элиза проигнорирует приглашение из-за неё.

Так себе аргумент. Если честно… по своей сути аргумент — вообще никакой.

Они с Владом друг другу практически никто, и вряд ли бы он расстроился, если бы девушка пропустила данное мероприятие. А вот сестре не стоило оставаться в одиночестве в такой день. Но упрямица всё же добилась своего, и теперь один Бог знает, насколько сильно накрутила себя в четырех стенах…

Господи, что эти ребята творят со своей жизнью?..

Ведь и Влад хорош… Женится на одной,

любит — другую…

От мрачных мыслей Элизу отвлекает копошение рядом. И она растерянно хлопает ресницами, наблюдая, как племянница проворно запрыгивает ей на колени. Удобно устроившись, Богдана с благоговением проходится ладошками по пышным рукавам её платья, явно испытывая удовольствие от своих манипуляций.

Девушка с сомнением оглядывает свой наряд, не понимая, как такое простое черное одеяние может привлекать внимание маленькой девочки. Если бы на ней были рюши розового цвета и аппликации с единорогами — это еще да. А так… странно, что Боде нравится.

— Красивая Элиза, да? — Леся с улыбкой обращается к малышке.

— Да… — с придыханием отвечает темноволосое чудо, а потом доверительно поднимает глаза непосредственно на Элизу. — Когда я вырасту, стану такой же красивой, и буду каждый день носить новые платья…

И смотрит. Будто ждет от неё чего-то. Не отрывает своих восторженных глаз, хлопая пушистыми ресничками.

— Ты уже и так красивая. Самая-самая красивая девочка, — отвлекает её Аристарх Станиславович, раскинув руки в стороны, — иди к дедушке, Бодь.

Богдана Руслановна обожала быть центром любого сборища, а уж мужским чарам и вовсе поддавалась без дополнительных уговоров.

Когда племянница спрыгнула с её колен и радостно кинулась к старшему Разумовскому, Элиза выдохнула с облегчением. Оцепенение, сковавшее минутой ранее, отступило. Но она вновь напряглась, когда ощутила на себе взгляд сидящего рядом Ромы. Осторожно повернулась к нему и поймала задумчивый прищур, свидетельствующий о том, что от него не укрылась эта своеобразная реакция.

Девушка слегка вздернула подбородок, зеркаля его же выражение лица и этим призывая прекратить столь пристальное созерцание своей скромной персоны.

Но мужчина и бровью не повел. И еще некоторое время обдавал её тяжестью сосредоточенного взора, перед тем как равнодушно вернуться к содержимому тарелки.

Элиза в дальнейшем так и не смогла расслабиться, находясь рядом со своим главным триггером. И следующие два часа старательно избегала любых контактов с бывшим мужем. Односложно отвечала на адресованные ей вопросы сидящих за столом родственников, вежливо отказывалась танцевать и стойко игнорировала глумливую улыбочку Анастасии Ильиничной, очень удачно расположившейся напротив девушки. Они с внуком будто оккупировали всё её личное пространство, превратив этот вечер в настоящее испытание.

Танцевальные группы сменяли друг друга, ведущий проводил конкурсы для гостей, в зале стоял гвалт, веселый смех не прекращался ни на минуту. А Элиза продолжала наблюдать за молодоженами, прикидывая, когда можно будет уйти, и предавалась горьким размышлениям.

И настолько сильно погрязла в своих мыслях, что во время очередного номера не сразу поняла, что вышедшая в центр девушка… это Лилит. Её Лилит, которая сейчас никак не может быть здесь.

Просто не поверила своим глазам. Дернулась на месте, вытянувшись стрункой и затаив дыхание. И больше не смогла отвести от неё завороженного взгляда… Хрупкая фигура, облаченная в черное, плыла и плыла… будто слившись с пространством. Став частью чего-то необъятного, возвышенного, вечного. Её движения повторяли каждый переход этнической мелодии и казались колдовскими узорами. А лицо… выражало душевную боль, скорбь. И всё с гордостью, статью, благородством. Человек говорил — мне дано вынести и это.