Нестор Бюрма на острове
Шрифт:
– Я там тоже есть.
– Ах, так!
Девушка оставила свою работу и показала мне групповой снимок, на котором фигурировала и она.
– Видите? Вот здесь.
Она, очевидно, была там, поскольку так говорила, но, чтобы ее заметить, понадобилась бы хорошая лупа. Она угадала мою мысль и вздохнула.
– О, Боже! Я ведь не мадам Шамбо, не мадам Боллар или этот чудак, который живет возле пропасти Булин. И не могу рассчитывать на «крупный план», как говорит мой кузен – механик в кинотеатре Фармигу. А вы видели фото мадам Шамбо?
– Видел.
Она
– Похоже, что это сняли неожиданно.
– Вполне возможно. Сейчас существуют фотоаппараты не больше спичечной коробки. С ними можно сделать все, что хочешь.
– Но все равно! Эти журналисты такие нахалы!
– Если кто-нибудь из них жил в гостинице во время праздника, вы должны были их заметить, а? Не правда ли, Жаннетон…
Она схватилась руками за ягодицы, как бы защищая их.
– И еще как!
Она, покраснев, засмеялась.
– У меня долго синяки не проходили.
Она, видимо, ничего не имела против таких фамильярностей, но не стала задерживаться на этом сюжете и вернулась к фотографии двух старух, ведущих беседу между собой. Прыснув со смеху, она сказала:
– Мадам Боллар была вне себя, что ее сфотографировали без предупреждения. И в самом деле, что это у нее за вид с руками на животе, спрошу я вас?
– У нее вид,– сказал я,– как у человека, у которого болит животик, и он спрашивает себя, сможет ли выдержать до конца церемонии.
– Точно! Ну абсолютно точно!
Она опять прыснула.
– Ой, послушайте! Что было бы, если бы она нас слышала! Она, которая…
Вдруг она перестала хохотать, сообразив, что, возможно, я знаком с мамашей Боллар, и что эти насмешки могут оказаться мне не по вкусу.
– Ой! Я болтаю, болтаю…– пробормотала она.
– Не берите себе в голову, Жаннетон,– сказал я.– Да, действительно мадам Боллар мне знакома, если это можно назвать знакомством, поскольку до этого утра я ничего не знал о ее существовании. Она произвела на меня впечатление человека сурового, но мне начхать на то, что она может подумать. Можете изгаляться над ней, как хотите. Я не пойду передавать ей ваши слова.
– А! Хорошо,– сказала Жаннетон, успокоившись.
В углу над примитивным умывальником висело не первой молодости зеркало. Я встал перед ним и начал бриться. Жаннетон, заинтересовавшись моей бритвой на батарейке – инструмент, который она, по всей вероятности, еще не видела в жизни, подошла ко мне, и наша беседа возобновилась. Я спросил ее о количестве жителей на острове Мен-Бар.
– О! Не так уж много,– ответила она.– Не знаю точно, но это так. На многих виллах живут только летом.
– Вы все друг с другом знакомы?
– Да, месье.
– Значит, чужой здесь заметен…
– О! Да, месье.
– Особенно в это время года, не правда ли?
– Да, месье.
– Вы знаете Артура, племянника мадам Шамбо?
– Я видела его несколько раз.
– На днях?
– Да вот совсем только что! Я хочу сказать…
Она принялась быстро считать в уме.
– Я хочу сказать, примерно час назад, перед
Она поворчала на одеяло, которое не хотело ее слушаться, и продолжала:
– О, месье, какая же я дура!
– Но почему же!
– Да насчет этого господина Артура, Господи! Что я вам тут болтаю, что он приехал к своей тете? Несу чушь, не зная и не думая, о чем говорю. Меня всегда в этом упрекают, но я ничего не могу с собой поделать. Он не мог только что прибыть, ведь это не было время прихода катера, и сейчас я даже вспоминаю, что он затеял беседу с отцом Оскаром, даже сказал, что собирается на ту сторону, а отец Оскар стал ему говорить, что все жалеют о мадам Шамбо, что это была поистине святая женщина и все в таком роде. А месье Артур был очень взволнован, видать, его сильно растрогало, что его тетю так любили, и это должно было перевернуть ему душу, он забыл, что собирался на ту сторону и убежал, наверняка, чтобы вернуться на виллу «Кактусы»!
Она пожала плечами.
– Какая я дура! Он не мог высадиться в это время!
– А как же по-вашему он прибыл?
– Да с утренним катером, Боже ты мой!
Я покачал головой.
– Нет. Это я прибыл катером, но не видал его среди пассажиров.
– Ну, значит, вчера! Хотя…
Раздумывая, она прикусила себе нижнюю губу.
– Если бы он приехал, я знала бы… Я встретила Софи, и она ничего мне не сказала… Правда, у нее было столько работы с этой бедной больной мадам.
– Кстати, о Софи, вы говорите, что видели ее вчера?
– Да, месье.
– Как она выглядела? Я хочу сказать… нормально?
– Я вам говорила, что у нее, похоже, не все дома, но так сразу это не заметно.
– Вам не показалось, что она чего-нибудь боится?
– О! Нет… Нет, месье.
По идее, она должна была начать задумываться, с чем связан весь этот допрос. Почувствовав это, я вытащил из своего арсенала самую обаятельную улыбку, годную для рекламы зубной пасты.
– Не надо на меня сердиться. Я старый сплетник и неисправимый трепач. Что касается Софи, то, думаю, с ее стороны было не очень красиво вот так бросить мадам Шамбо, вот и все.
– Ничего плохого здесь нет. Я имею в виду вас, а не Софи. Вы, месье, клиент и имеете право говорить. Многие тут задают вопросы про церковь и кладбище. И я тоже люблю поболтать. Но надо быть осторожной. Не каждому можно доверять. Видите, я с вами в этой комнате, и болтаю, болтаю, может, говорю глупости, но я никогда не поступила бы так с тем типом, который пришел вчера выпить там, внизу, это, к примеру вам говорю. Ну до чего отвратный вид! Морда плоская, знаете, как у боксеров. И к тому же с фанаберией, о-го-го! Я таких называю задаваками. Считаю, что зимой надо закрываться, а летом открываться. Сейчас, в этот сезон, пальто или непромокаемый плащ – совсем не лишняя вещь. А этот, знаете, в чем он был? В пиджаке! Без сомнения, хотел ошеломить нас, серых мужиков и баб. Задавака, говорю я вам…