Нестор Махно

Ахинько Виктор

На путях стояло как раз то, что они давно искали: оружие и припасы.

— Станция далеко? — еще поинтересовался Нестор.

— Рядом. Новогупаловка, и паровозы видно, пыхтят.

— Ладно. Скачи назад, передай Пантелею Каретнику, чтоб наблюдал. А мы сейчас займемся.

Махно решил так. Алексей Марченко с полусотней отправляется на станцию, захватывает два локомотива на парах и ждет. Если начнется стрельба — пускает их на австрийский эшелон.

— А зачем два? — не понял Марченко.

— Лучше переборщить, чем недосолить.

Алексей

же Чубенко с опытными подрывниками едет в обратную сторону и минирует колею. Услышит, что идет бой — взрывает рельсы к чертовой бабушке!

Через некоторое время Нестор подозвал Александра Калашникова, секретаря гуляйпольской группы анархистов, только что освобожденного из тюрьмы вместе с Саввой Махно и уже отличившегося в бою под Синельниково. «Георгиевский кавалер. Сколько их у меня? — размышлял Батько. — Каждый, может, второй, но старые заслуги не в счет. Ты сегодня сверкни!»

— Так, Саша. Бери Лютого и кого бы еще… — сказал он Калашникову, оценивающе присматриваясь к нему. Молодцеватый, с лихо закрученными усиками, тот был прирожденным командиром: сам летел вперед и других увлекал без крика. Да задание предстояло особое. Справится ли?

— Кого еще? — напомнил Александр, глядя на Батьку без смущения.

— Да вот хоть этого кудрявого здоровилу. Он, надо полагать, не из робкого десятка. Позабыл, как тебя?

— Лев Задов, — представился повстанец, довольный, что на него обратили внимание.

— Помню. Агитатор. Пора и в дело. Ты, кажись, тоже из каторжан?

— Пять лет отбухал за теракты: почтовая контора, желдоркасса.

— Знакомо. А фамилия у тебя, Лева, извини, больше для бегства приспособлена, — Нестор прижмурил левый глаз.

— Я теперь Зиньковским прозываюсь.

— Ладно. Поедете, Александр, вон к австрийцам. Готов? — тот кивнул. — Предложите условия мира. Пусть возьмут себе на всякий случай десять карабинов и ящик-другой патронов. Остальное немедленно сложат. Понял? Немедленно! А не согласятся — хай пеняют на себя.

Посланцы с белой тряпкой поскакали к железной дороге. Отсюда, из низины, ее не было видно. Махно велел приготовиться к бою. Тачанки, подводы, верховые рассредоточились и выезжали на пригорок. Могло показаться, что наступает целый полк. Было тихо, лишь в сухих крылатках ясеня позванивала синица.

У вагонов расхаживали военные. Завидев конных, они замерли, потом вроде заметили всю наступающую силу и забегали, вскрикивая. Нестор своих остановил. Зачем без нужды лезть под прицельный выстрел? Батько оглянулся. Лица повстанцев посуровели, в глазах горел боевой азарт. Рядом были хлопцы, битые под Старой Темировкой, Синельниково. А Фома Рябко, Гаврюша Троян, Иван Вакула да и другие перед самой революцией служили в украинизированном по распоряжению генерала Корнилова 34 армейском корпусе, который, единственный, еще сдерживал немцев на Юго-восточном фронте. Так что они давно познали цену дисциплине и упорству в бою.

От головного вагона к посланцам направился офицер. Александр

Калашников спрыгнул с коня. «Напрасно! — Нестор недовольно пристукнул себя по колену. — Заколят и глазом не моргнут». Лютый и Задов-Зиньковский, однако, не спешились. Внимание Махно отвлек разведчик, что вернулся.

— Мы ошиблись, Батько. Там не один — два эшелона! Еще с той стороны стоит, незаметный.

— Тетери неощипанные! Нужно же глядеть в оба. Но теперь уже поздно. Значит, два возьмем. А не выедет, передай Пантелею, что я с него и с тебя шкуру спущу!

Разведчик мигом скрылся.

Между тем австрийский офицер высокомерно спрашивал:

— Что вас требуется?

Он был белолицый, в чине капитана. Голубая шинель сидела на нем щеголевато.

— Мы вас не тронем, — сказал Калашников. Дипломат он был неважный. — Нейтралитет. Ясно?

— Затшем тогда… это? — офицер повел рукой, указывая на тачанки, подводы, что со всех сторон окружали эшелон. Капитан видел перед собой каких-то грязных, измученных крестьян, превратившихся в наглых бандитов. Даже эти переговоры казались ему нелепыми. Достаточно пугнуть — и они разбегутся.

— Отдайте нам по-хорошему паф-паф, — строже продолжал Александр, а Зиньковский для наглядности показал свой карабин. — Оставьте себе десять. Понял? Остальное нам. И патроны тоже.

— Да, да, — легко согласился австриец. — Момэнт!

Он зашагал к классному вагону, что находился у паровоза, вспрыгнул на подножку и скрылся. Посланцы возвратились к Махно.

— Они согласны, — доложил Калашников. В это время из штабного вагона выскочил, похоже, тот самый капитан в голубой шинели и побежал вдоль эшелона, что-то выкрикивая.

— Будут драться, — предположил Зиньковский.

Нестор угрюмо поглядел на него.

— Не веришь офицеру? — спросил, чтобы испытать.

— А я никому не доверяю, — отвечал Лев. — Тем более офицеру. Он как дуб: крепкий, но кормит одних свиней.

«Занозистый. Нужно будет его приблизить», — решил Махно. Из вагонов посыпались солдаты в синих тусклых шинелях, начали сгружать ящики, еще что-то.

— Приняли условия! — обрадовался Петр Лютый, подмигивая Левке. Но австрийцы попадали, а из открытых дверей вагонов застучали выстрелы.

— Не двигаться! — приказал Батько. — Бей отсюда!

Паровоз зашипел и, тяжело отдуваясь, толкнул вагоны. Они покатились в сторону Александровска. Раз за разом где-то там грохнули взрывы. Это Чубенко подорвал пути. Эшелоны остановились, постояли и попытались взять теперь на Новогупаловку. Но оттуда уже летели им навстречу два локомотива. Видя такое, австрийцы без паники выпрыгивали из вагонов, залегали у полотна и стреляли. Повстанцы не рисковали, а, находясь в отдалении, наблюдали, как паровозы врезались в составы, и страшный грохот потряс окрестности. Последние вагоны сорвались с рельсов и перевернулись. «А-а-а!» — доносились крики покалеченных. Только теперь повстанцы устремились к железной дороге.