Нестрашная сказка. Книга 2
Шрифт:
— Ага… а коридоры те, выходит, в ад ведут? — сделал смелое предположение пан Владислав и покосился на Энке.
— Могут и туда, — согласился Лекс. — Но в данном случае, чуть ближе.
— Стало быть, не добежали мы до ада, — задумчиво протянул пан Янек. — Тогда, что ж, тогда ты мне скажи по совести, честно скажи: обратная дорога отсюда есть?
— Подумать надо, — Лекс внимательнее вгляделся в лицо присмиревшего пана. Тоскливо тому становилось и неуютно.
— И долго ты думать будешь?
— Скажи, кто у вас король на сегодняшний день? Кто Речью Посполитой правит?
— Яромир второй.
— Яромир… да еще второй. Где же у нас такой народился…? Ага, так… три перехода, направление по естественным зональным векторам…
— Ты что, колдуешь? — надвинулся на Лекса пан Янек.
— Соображаю, как вас быстрее отсюда вывести.
— А взамен, что возьмешь? Душу? — голос пана Владислава заискрил истерикой.
— Взамен, — веско отозвался Лекс, — вы мне все расскажите про Басаврюка: откуда пришел, кто с ним был, как выглядел, что говорил. Дословно. До последней точки. Я этого гада давно ищу.
— А ты-то, кто будешь, ясновельможный? — пан Владислав даже ножку выставил, так осмелел за плечом могучего Янека.
— Я? Я — закрываетль. Хожу по миру ищу, где двери в коридорах взломаны. И закрываю. А кроме того, ищу тех, кто взломом промышляет!
— А не получится так, пан Лекса, что заведешь ты нас прямиком в гости к папаше твоего чертяки? Наиблагороднейшему. Сатана, он ведь как-никак — князь тьмы.
— Тогда давайте так, панове: вы сами по себе, а мы пойдем, — обозлился Лекс.
Еще не хватало уговаривать всяких дураков, которые от жадности последний ум потеряли и за Басаврюком в переход поперлись.
— А!!! Изыди!!!
Позабытый всеми, Збышек сорвался с места и с саблей в руках кинулся на Энке.
— О! — такая прыть озадачила даже джинна. Но ждать пока тощий шляхтич добежит, замахнется и свершит угрозу, он не стал, не вставая с корточек, скакнул за спину Збышеку, ухватил его за пояс и поднял на вытянутой руке, которая даже немного удлинилась. Збышек трепыхался, орал и брызгал. Саблю он потерял.
— Ось, дурак-то! — сокрушился старшой. — Пан Черт, не губи парня, отпусти. Мы его сами вразумим.
— Да, пожалуйста, — безразлично откликнулся Энке и разжал руку. Пан Збышек мякнулся на травку и затих.
— Его зовут Энке, — терпеливо напомнил Лекс. — Не обессудьте, панове, если в другой раз он обидится на непочтительное обращение. А уж что сделает, даже я не знаю. А сейчас… — Лекс заметил некоторое беспокойство в товарище, тому следовало быстрее отправляться в лампу, — Мы с Энке пройдемся, разведаем дорогу. Завтра утром следует пораньше выступать. Путь не близкий.
— А не сбегут ли они? — громко спросил пан Владислав у тучного Янека.
— Зачем? — удивился старшой. — Хотя, кто их, чертей… прошу прощения, ясновельможные паны, кто вас знает. Оставьте-ка свой мешок. Зачем таскаться? А мы присмотрим.
Лампа покоилась за пазухой. Там же в карманчиках пребывали молоток и зубило. С остальными вещами можно было расстаться без всякого сожаления. Но Лекс наморщился, изображая задумчивость, постоял над полупустым хурджином и наконец согласился.
Лампа стояла в углублении причудливо выветренного валуна. Закат отгорел, потянув за собой черное дырявое покрывало ночи. В детстве Лекс был уверен, что выше всегда
Потом Лекс вырос и ему объяснили, что над головой просто черная бездна, а в ней сами по себе плывут одинокие огоньки — звезды. Еще он узнал, что звезды живут, согласно своим законам.
Бледный спиральный вихрь вылетел из лампы, раздался в стороны, стал почти невидим, но тут же и сконцентрировался в мутную, быстро наливающуюся вещественностью фигуру. Энке после возвращения некоторое время бессмысленно таращился в ночь, потом поменял позу на созерцательную и замер.
— Эй! — позвал Лекс, которому надоело ждать. — Ты весь вернулся или частично? Энке!
— Я вот думаю, — невежливо перебил его дылда, — если их страна находится далеко на севере, сколько ж нам туда добираться? О три конь..? Тебя так и быть я потащу. Лошади продержатся от силы месяц: или падут от бескормицы, или их отберут местные жители, или съедят хозяева. Дорога впереди, знаешь ли, не располагает к сантиментам. Значит что? Значит, дальше придется топать пешочком. К следующей весне дойдем?
— А нам туда и не надо.
— Нам-то конечно. А людям? Мы их что, бросим?
— К сожалению, бросить мы их не можем. А надо бы. Дураков учат! Да, ладно. Нам не надо в здешнюю Польшу.
— А разве из здешней Польши до их родины не ближе?
— Может оказаться даже дальше.
— Но ты же рисовал…
— Погоди. — Лекс опять начертил круг и поделил его на сектора. — Знаешь, как делают кошели? Берут кусок ткани, продевают по кругу тесьму и затягивают. Так примерно обстоит и с секторами. Представь стянутый завязкой кошель. Только у него нет дна.
— Хм, одуванчик получается.
— О! Именно так дело и обстоит. Но каждая "тычинка" этого одуванчика не прямая, а весьма и весьма изогнутая. К другим "тычинкам" она примыкает разными сторонами. В общем, все перепутано.
— Мы их так три года водить будем! — заключил Энке. — А середка у "цветка" есть?
— Ты меня поразил в самое сердца. Гад, который тебя на лампу подсадил, был трижды гад, да к тому же и дурак. С твоими способностями надо было науку двигать, а не в землетрясения играть. Вполне бы на сегодняшний день был прописан местным Птолемеем, Аристотелем и Геродотом в одной шкуре.
— Смеешься? — набычился джинн.
— Ничего подобного. Помнится, когда меня посвящали в тайны мироздания, я несколько дней ум в кучку собрать не мог, все плоские модели рисовал. Центром нашего "цветочка" является матрица. Время там линейно. Там все линейно: вода мокрая, камень твердый, огонь горячий, джиннов нет, домовых нет, призраков нет. Одна голая цифирь. Закон и порядок! Зато оттуда можно попасть в любую точку любого практически сектора. Можно даже время по специальным таблицам рассчитать. Если бы наши шляхтичи возвращались домой по своему коридору, они бы вернулись с реальной временной погрешностью. Если двигаться вкруговую, ошибешься лет на двести, триста, бывает и больше.