Нестрашная сказка. Книга 3
Шрифт:
Заскрипела дверь. На пороге встал Пенкарий. Услышал-таки, как Немтырь лазил на крышу, и пришёл проверить.
– Помират? – спросил мужик, наклонившись к больному. – Помират, – сам же себе и ответил. – Тогда зачем его за собой тащили? Сам подумай, – обратился, он к работнику, будто тот мог ответить, – зачем доходягу за собой водить? Кормить же ещё надо. А может, как раз его и не кормили. Ишь, тощий какой.
Гуго кивнул на рану в боку.
– А! Тудыть её! Надо тётку Проклу звать. А зачем? Она с меня денег возьмёт, а может, и не вылечит. Не, не с руки тратиться.
Сам говорил, а сам смотрел, что станет делать Немтырь. А того будто в узел завязали: скорчился, собрался в комок, вот-вот выстрелит, как пружина у арбалета. Но вдруг, будто судорога по нему прошла, расслабился, встал на колено и смиренно приложил руку к сердцу, вроде как просит.
Пенкарий не был особо скаредным, просто, как любой крестьянин, деньгам счёт знал. А в последние лихие времена и припрятать лишний грошик не мешало.
– Не, – мотнул головой хозяин. – Не с руки мне. Сам к Прокле иди. Авось, пожалеет.
Тело доходяги Иолантиса оказалось не таким уж лёгким.
– Куда?! – завопил Пенкарий, когда Немтырь взвалил парня на плечо и двинулся к выходу.
Ответом ему стало рычание, возразить против которого хозяин заробел. Вообще, помстилось, будто к нему обернулся не заросший дремучим волосом человек, а чёрный медведь – рявкнул и пошёл себе, ночь, полночь, какая разница?! Осталось плюнуть и отступиться. Останови такого.
Прокла жила где-то на отшибе. А как же иначе! Сроду лекари селились поодаль. Зачем лишние глаза, зачем праздные уши? Что увидят, что услышат, не поймут. Или поймут по-своему, истолкуют задом наперёд, как подскажет дремучая темень в голове. И гореть дому ведуна вместе с сушёными травами и лягушками. Ишь! Извести мою скотину хотел…
Гуго видел в темноте плохо, да ещё быстро устал: тело пока не набралось прежней силы. Шёл одной упрямой волей, даже не зная точно, дышит ещё колдушонок у него на закорках, или уже всё. Когда оказался на задах деревни, за гумном, за дальними овинами, понял, что заблудился. Захотелось взвыть. Силы, где вы? Где взять воздуха, который только колется в груди, а не даётся. Где эта клятая лекарка? Куда могла запропаститься её землянка? Леший её утащил?!
– Руку дай.
Голос прошелестел, будто из самого средоточия мрака, из какой-то тёмной кудели. Гуго сообразил, что глаза закрыты. И эта самая кудель ему мерещится. Глаза открыл и увидел перед собой женщину. Вернее, неясный силуэт. Но послушался.
Рука оказалась неожиданно твёрдой. Сухая ладонь ухватила его за пальцы и потащила, только ноги успевай переставлять, да следи, чтобы колдушёнок головой об забор не цеплялся.
Дом у Проклы оказался не таким уж маленьким, если только тьма не шутила свои шутки. Последние шаги дались кое-как. Колдушёнка Гуго почти что сбросил на топчан, и привалился рядом.
– Посвети мне, – попросила Прокла.
Не приказала, не крикнула, как вроде должна вести себя разбуженная среди ночи ведьма. Именно, что смиренно попросила. Уже слегка отдышавшись, Гуго перенял у неё глиняный подсвечник с толстой свечой и поднял повыше.
Он, пока бродил в
– Плохо. Ты речь понимаешь? – обернулась лекарка к Гуго.
Тот кивнул, поднял свободную руку и перевернул большой палец вниз. Умрёт?
– Знать бы, что с ним случилось.
Гуго очень похоже оттянул тетиву невидимого лука. Лекарка кивнула.
– А когда?
И вот попробуй, объясни… Гуго выхватил из холодного очага уголёк и написал на стене слово год. Прокла только беспомощно пожала плечами. В попытке объясниться Гуго открыл рот, но исторг только рычание. Прокла вдруг махнула рукой.
– Ты кивай. Давно в него стрела попала? Месяц? Нет. Полгода? Нет. Меньше? Больше? Год? Ой, плохо. Если за это время не умер и не выздоровел, значит, наконечник там. Надо вытаскивать. Ты одной рукой держи свет, а другой ему ноги. Он вроде в беспамятстве, а как станет больно, начнёт биться, себе навредит.
И всё это будто уговаривая.
Хитро изогнутая толстая проволока прокалилась над пламенем и остыла. Ведунья приложила кончик себе к руке, после чего осторожно начала шарить в ране. Колдушонок дернулся и застонал. Гуго показалось, что внутри у того что-то звякнуло. Так и есть. Проволока зацепила наконечник и потянула. Тут уж пришлось налечь на парня всем телом. Того выгнуло дугой. Заорал, захрипел, зашёлся булькающим кашлем.
– Держи! – крикнула Прокла и дёрнула на себя проволоку. Та выскользнула из раны, а вот наконечник застрял. Женщина ловко подцепила его концом инструмента и вытянула-таки наружу. Следом хлынул зловонный гной и кровь. Много крови. Тело парня дёрнулось последний раз и замерло.
Гуго чуть не взвыл. Показалось, будто всё – конец. Лекарка, однако, рук не опустила, схватила со стола длинную полосу ткани, макнула в горшок с каким-то варевом и начала запихивать в рану, туго забила её так, что кровь перестала сочиться, и только тогда отступилась.
Сердце Иолантиса стучало мелко-мелко. Но стучало.
Пока.
Гуго привалился к стене. Усталость скрутила такая, будто камни ворочал. Хозяйка тоже присела. Руки её мелко дрожали. Вроде плёвое дело – проволокой пошуровать, а высосало до донышка!
– Ы-ы-ы? – попытался задать вопрос Гуго.
– Не знаю, – пожала плечами Прокла. – Истощал сильно. Лечили плохо, били. Не знаю. Накрой его одеялом, вон лежит. К утру отойдёт – выживет.
Хозяйка ушла в дальний угол. Там у неё стоял ещё один топчан. Она недолго повозилась что-то приговаривая, свернулась калачиком, натянула на плечи одеяло и затихла. А Гуго остался над умирающим Иолантисом.
Уходила надежда – единственный человек, который мог бы ему помочь. Гуго нащупал под одеялом безвольную холодную руку парня.