Несущая смерть

Кристофф Джей

– Хай! – Зал заполнили крики дюжины глоток, советники Харуки били кулаками по столу или железом по груди.

Когда возгласы стихли, возник новый звук, заполнивший пространство между грохотом волн и воем ветра.

Звук, рожденный ударом металла о полый металл, покрытый инеем. В городе Кава его слышали только однажды – когда родился Харука. В тот день его отец, даймё Сакаи, покинул землю, чтобы получить небесную награду.

Песня железных колоколов, доносившаяся из пролива Зубов дракона.

Самураи в замешательстве переглянулись. Герольд Дайсукэ подбежал к эркерным

окнам, глядя на далекие сторожевые башни, примостившиеся на Зубах дракона. Из материка выступали два длинных каменных клыка, образуя узкий проход в естественную гавань – залив Рю, из которого когда-то выходили старые флотилии, занимавшиеся пиратскими набегами. Башни были реликвиями, и в них обитали только из уважения к старым порядкам. Вероятность того, что Кава когда-либо подвергнется вторжению с моря в наши дни…

Дайсукэ прижал руку к запотевшему стеклу, напрягшись всем телом. Колокола продолжали звонить.

Харука нахмурился.

– Дайсукэ-сан, что ты видишь?

– Г-г… – начал мальчик. – Г-г…

Члены военного совета насупились, мрачно переговариваясь между собой. Должность герольда – явно не для этого слабоумного. У любого из них есть сыновья, которые могли бы ее занять…

– Гай… – сказал мальчик.

– Дыхание Создателя! – не выдержал Харука, прошел через Зал Воинов, похлопал заикающегося племянника по плечу и посмотрел на залив Рю.

– Гай… – снова проговорил мальчик.

– Боги небесные! – выдохнул Харука.

Корабли. Десятки кораблей. Закованные в металл, без парусов, они словно парили над волнами и двигались фалангой. С флагманом во главе, огромным, как крепость, – клиновидной формы, с гигантскими вращающимися колесами по бокам, вспенивающими черную воду. По усеянным заклепками корпусам дугами сверкали молнии, палубы были усеяны кривобокими ротор-топтерами – винтокрылыми машинами, похожими на стрекоз, с носами, украшенными двенадцатью звездами.

В военных кампаниях против Морчебы Харука отслужил двадцать лет и мог бы читать по-гайдзински, если бы захотел. Он прищурился, разглядев сквозь брызги и туман имя флагмана в авангарде.

«Островска».

Харука был рожден воином. Даймё, выкованным в огне и крови. Он – ветеран жестоких расправ и славных побед. И когда он посмотрел на серо-стальные силуэты, скользящие по воде в залив Рю, как лезвия, он ощутил, что в груди шевельнулось странное чувство.

Это чувство покинуло его десятилетия назад – с тех самых пор, когда он был мальчиком, стоящим на скалах и бросающим вызов буре. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить давнее ощущение…

Страх.

Он повернулся к совету с широко распахнутыми глазами, и губы его трепетали, как белье на ветру.

– Гай… – выдавил он. – Гай…

Герольд Дайсукэ тоже отвернулся от окна, бледный, как холодный пепел. Мальчик трясущимися руками достал цепную катану.

– Гайдзины, – пролепетал он дрожащим голосом.

Часть вторая

Скорбь

– Хватит ли у тебя смелости любить меня? – Ее голос сладок, как аромат

сливы. – Останешься ли со мной?

Идзанаги вздохнул, заключил Богиню в объятия и так и держал ее в темноте.

– Приляг со мной, любовь моя.

Ее дыхание – словно снег на его щеке.

– Согрей меня снова.

Она прижала черные губы к его губам, и в поцелуе он ощутил вкус… пепла у нее на языке.

Книга десяти тысяч дней

11

Битва при Каве

Капитан Александр Мостовой откинул с лица выбившуюся прядь грязных светлых волос и выдохнул белое облачко пара на пронизывающем морозе. Он оглядел горящий город, войска, волнами покидающие штурмовой флот, воинов, закутанных в шкуры громадных волков, медведей и снежных барсов. Улицы вокруг были залиты красным. А падающий с неба дождь – черен, как грех.

Работорговцы организовали оборону, но надолго ее не хватило. Им пришлось заплатить за это резней, и теперь они вернулись в замок на холме, чтобы подготовиться к осаде. Флаги уже лежали в грязи среди трупов: синие полотнища с изображением Дракона, изукрашенные запекшейся багровой коркой.

Среди дыма двигались Причащенные кровью – берсерки, чересчур рослые, возвышающиеся надо всеми, одетые в фартуки из кожи, с покрытыми рубцами мускулами.

Александр однажды видел, как Причащенный кровью убил железного самурая голыми руками. Мужчина был разорван от живота до грудной клетки, а из спины торчало с полдюжины копий, как иглы дикобраза. Острым железом самураи пытались погубить берсерка, возглавившего атаку, но их оружие повернулось против собрата.

Александр не забыл и про четверых безумцев, которые бродили по полю боя, очутившись в патовой ситуации на перевале Фэллоу. Они наклонялись к павшим работорговцам, чтобы собрать кровь в человеческие черепа, и поднимали их в тосте за уцелевших.

Вместе четверо берсерков убили пятьдесят человек.

Экспедиционный корпус Морчебы, напавший на Каву, насчитывал около двухсот берсерков.

Поплотнее завернувшись в шкуру, Александр шагал по болотистому плацдарму, ноги проваливались в ил по щиколотку, и он ругался себе под нос. Все в этой забытой Богиней стране было грязным. Земля представляла собой либо черную слякоть, либо гниющие поля, либо участки мертвой почвы, на которые ни один солдат в здравом уме не ступил бы ногой. Воздух такой тяжелый, что давит на легкие, окрашивая и язык, и зубы, и кожу. Неудивительно, что шиманцы хотят оккупировать его родину, – Александр пробыл здесь около часа и уже возненавидел проклятое место.

Укутываясь в волчью шкуру, капитан заметил, что от него пахнет кровью работорговцев, резко и даже зловонно. Но тут мало что можно поделать: черный дождь делал воду только грязнее, а чистый источник в адской дыре – редкость на вес золота.

Он вспомнил тот день, когда освежевал шкуру, и крепкий напиток, который глотнул для храбрости, медный привкус во рту. Руки, сжимающие рукоять ножа, дрожали. А штаны он вообще обмочил. Какой стыд. Но тогда он был тринадцатилетним мальчишкой.

А сейчас он – мужчина.