Несущая свет. Том 1
Шрифт:
Ателинда резко выпрямилась, оставив в покое наседку, которую собиралась взять на руки, и бросила на Ауриану взгляд, исполненный угрозы, — будь на месте Аурианы Мудрин, она бы громко заплакала от страха.
— Никогда больше не говори таких слов! Видо — негодяй и конокрад, но ни один вождь племени хаттов никогда не был предателем своих соплеменников и не служил Риму! Это — разные вещи. Где твоя гордость за свой народ? — от ее громкого резкого голоса проснулся Арнвульф и начал плакать.
— У меня есть гордость, мама! Но нельзя избежать ловушки, если ты не знаешь, кем и где эта ловушка расставлена, — корова слегка боднула Ауриану, воспользовавшись тем, что девушка отвлеклась. — Римляне не любят проигрывать. Они бы не отдали такого приказа, если бы
— Именно поэтому Бальдемар сразу же отослал сюда Витгерна. Конечно, между вами еще не может быть заключен настоящий брак, вы слишком юные, но вы должны дать друг другу клятвенное обещание в том, что поженитесь, как только тебе исполнится двадцать лет. Это помешает собранию заставить тебя выйти замуж за кого-либо другого.
Так Витгерн уже здесь? Ауриане вдруг стало неприятно от этой мысли. Вообще-то она не имела ничего против самого Витгерна, но слова Хильды все же застряли в ее сознании и начали оказывать свое тлетворное действие, как медленный яд. Брак с кем бы то ни было теперь казался ей делом бесплодным и бессмысленным, как огороженный участок дикой, никому не принадлежавшей земли. Но, конечно, ее брак с Витгерном должен состояться. А как же иначе?
Они вытолкали из дома последних четырех овец, и тут Ателинда заметила то, что лежало во дворе рядом с седлом, снятым с Брунвина.
— Ауриана, что это такое? Чье это копье? И чьи это вещи лежат в твоей охотничьей сумке?
— Я убила одного из воинов, напавших на наши земли, — мрачно сказала девушка, не испытывая никакой радости от того, что совершила, и занятая другими мыслями.
— О Фрия, Матерь Всего Живого! Смилуйся над этой неразумной! Тебя же могли убить! — мать с опаской подошла к вражескому копью и остановилась, молча глядя на него со странным выражением, исказившим ее прекрасное лицо. Глаза ее были печальны.
— Что такое, мама?
— Ничего. Я просто не ожидала, что это произойдет… так скоро. Нет, не спрашивай, что я имею в виду. Все уже попрятались в землянках, все, кроме тебя. Отправляйся туда живо!
— Мама, — возразила Ауриана, — если они действительно намереваются сжечь наш дом, мы должны спасти оружие отца.
Ателинда с отчаяньем всплеснула руками.
— Моя дочь совсем спятила! Будь проклят тот меч в колыбели, на котором она спала в младенчестве, это все он натворил! У нас нет времени!
— У нас должно найтись время, чтобы сделать это! — Ауриана бросилась назад в дом и направилась к возвышению, на котором горой лежало оружие. Она помедлила в нерешительности, глядя на меч отца, которым в свое время юный Бальдемар поразил своего первого врага, Ауриана всегда боялась даже дотронуться до него, потому что ей внушили, что в его клинке живут души всех убитых им врагов. И когда ее пальцы сомкнулись на костяной рукояти, она на самом деле ощутила биение жизни в этом грозном оружии. Одновременно ее охватило еще одно странное чувство: оружие в ее руке показалось Ауриане близким и родным, словно один из членов собственного тела, утраченный когда-то и вновь обретенный теперь. Затем девушка подняла охотничье копье, которым Бальдемар добыл своего первого вепря, и направилась к двери. Но прежде чем уйти, она медленно огляделась вокруг — переводя пристальный взгляд с полога над своим ложем на ткацкие станки, с потухшего домашнего очага на милые сердцу стены родимого дома. Ее сердце сжалось от боли, хотя Ауриана еще до конца не могла осознать того, что видит все это, быть может, в последний раз. Затем она старательно спрятала Брунвина в зарослях можжевельника за коровниками и поспешила к землянкам.
За медоварней было вырыто две землянки для многочисленных домочадцев, обитавших в доме Бальдемара. Каждая землянка была достаточно глубока и широка, чтобы укрыть двадцать человек. Ямы закрывались большими плетнями, заваленными сверху валежником, чтобы замаскировать их место расположения от неприятеля. В мирные времена в этих прямоугольных ямах хранились съестные припасы, а во время вражеских набегов их
Ауриана стала на колени у одной из ям и передала оружие находившейся внизу Ателинде, а затем начала спускаться сама в черноту, пахнущую землей и плесенью, нащупывая ногами выемки, устроенные в земляной стене, и держась руками за торчащие корни. Скрывшись с головой под землю, она закрыла плетнем вход и спрыгнула вниз. Сейчас же в нос ей ударил резкий запах пота и мочи, исходивший от скученных на малой площади людей. Она устроилась между Ателиндой и бочонком меда. Все хранили молчание. Рассеянный свет сквозил через ветки орешника, закрывавшие узкий лаз наверху. Через некоторое время Ателинда поднесла рожок с медом к губам младенца — он не должен был, проснувшись, выдать их своим плачем.
И Арнвульф тут же начал посасывать сладкую пищу, не просыпаясь.
Постепенно глаза Аурианы привыкли к темноте, и она различила в полумраке решительный профиль Херты. Бабушка как будто окаменела, сидя совершенно прямо на низкой деревянной скамеечке и держа перед собой свою палку с зарубками для счета, словно боевое копье; она была, как всегда, исполнена самообладания и не желала признавать свою полную беспомощность перед лицом грозной опасности. В ее непреклонном взоре, однако, чувствовалось что-то жалкое; высоко поднятый крючковатый нос с сильной горбинкой был похож сейчас на затупившееся оружие, перед которым жестокий мир совершенно не робел, как бы Херта ни настаивала на своем. У ног бабушки на земляном полу стоял сундук, наполненный сокровищами и реликвиями, собранными ею за целую жизнь. Но Херта выглядела совершенно отрешенной и безразличной. Причем дело тут было не в тишине, молчании и неподвижности, которые все домочадцы вынуждены были сохранять из-за близости врага. Нет, Херта выглядела не как человек, пытающийся спасти свою жизнь, а как человек, приготовившийся умереть. Приглядевшись, Ауриана заметила, что на бабушке был надет ее лучший плащ и выкрашенное в шафране платье, в котором она хотела быть погребенной, когда наступит ее срок. На пальцах Херты мерцали в полутьме драгоценные перстни. Глаза Аурианы затуманились от слез: хотя Херта никогда не проявляла любви к внучке, той было все же искренне жаль в этот момент бабушку.
— А что слышно о Харис? — зашептала Ауриана, обращаясь к матери. Харис была женой Тойдобальда. — И о ее младенце?
— Никто не видел их, — отозвалась Ателинда.
Тут и Херта шепотом заговорила с Ателиндой, убеждая ее уговорить Ауриану повиноваться решению собрания старейшин.
— Ради нашего общего блага она должна выйти замуж за одного из сыновей Видо. Из-за этого ребенка на наши головы сыплются одни лишь беды.
— Я не буду говорить с ней сейчас об этом, — зашептала Ателинда в ответ почти умоляющим голосом.
«Почему мама не ответила ей резко и решительно? — с горечью подумала Ауриана. — Я знаю, она боится Херту, владеющую магической способностью воскрешать мертвых. И все же ей не следовало с такой покорностью склонять перед ней свою голову. И как смеет сама Херта говорить обо мне в моем присутствии, обращаясь при этом к третьему лицу, словно я какая-нибудь неразумная собачонка?!»
— Одни лишь беды и ничего кроме бед! — упрямо повторила Херта громким свистящим шепотом, как будто она не слышала ответа Ателинды. — Почему бы нам не использовать ее, чтобы заключить мир с нашим врагом? Мне очень жаль Витгерна, если уж говорить положа руку на сердце. Он прекрасно знает, что берет себе невесту с примесью демонической крови, и не осмеливается возражать!
— Я не желаю слушать все это! — более решительно промолвила Ателинда.
«Если Херта скажет еще что-нибудь в таком же духе, — подумала Ауриана, — я не выдержу и взорвусь! И тогда мне уже будет все равно, проклянет ли она меня девять раз и умру ли я прямо тут же на месте. Я — такое же человеческое дитя, как и все остальные, разве это не так? Почему же она постоянно третирует меня и относится ко мне с таким откровенным презрением? Я уверена, что мама знает обо всем этом больше, чем говорит».