Несущая свет. Том 2

Гиллеспи Донна

— Пророчество Хильды оказалось неверным. Я не в силах спасти даже блоху, — сказала она.

— Ты неправа, — ответила мать. — Ты — живой щит. Я вижу, что твой дух изменился с тех пор, как ты побывала на острове у Рамис… Твои глаза источают божественный свет. Неужели ты не замечаешь, как он укрепляет сердца поддавшихся смятению, даже если и не может уберечь их плоть.

Вдруг в темноте раздался стон. Где-то поблизости рожала женщина. Ауриана подумала о мягком, мокром комочке жизни, который скоро появится на свет и тут же будет уничтожен свирепым и безжалостным миром.

«Авенахар! Может быть, и тебя сожрало ненасытное

пламя этой войны? А я-то думала увидеть тебя еще в конце прошлого лета!»

— Нет, я этого не замечаю, — наконец вымолвила Ауриана. — Иногда, однако, когда я долго смотрю в огонь, по биению крови в моих жилах чувствую, что он — часть моей жизни. И если бы нам удалось увидеть жизнь во всей полноте, мы бы все поняли.

Наступила тишина, в которой обе женщины особенно остро почувствовали отчаянную безысходность своего положения.

Где-то неподалеку стрекотал козодой.

— Ауриана! — Ателинда рискнула первой нарушить молчание. Она чувствовала себя человеком, ступившим на узкую доску, переброшенную через пропасть. Ауриана застыла в напряженном ожидании.

— Мне… нельзя попадать в плен, — продолжала Ателинда. — Ведь из меня сделают невольницу. Скажи, что ты понимаешь меня! На рассвете я попрошу у Труснельды яд.

— Только не это, мать! Не покидай меня!

— Дочь, не пытайся отговорить меня. У нас нет никакой надежды на победу.

— Я никогда бы и не стала этого делать. Не мне оспаривать волю Парок [4] . Пусть боги сами вынесут приговор! — она схватила руку матери и прижала ее к щеке. — Умоляю тебя! Ведь у меня осталась ты одна. Все, кого я любила, уже давно мертвы!

4

Первоначально у римлян была одна Парка — богиня рождения. Позднее под влиянием греческой культуры возникла троица Парок, которые воспринимались как богини судьбы.

Ателинда тяжело вздохнула.

— Ну что ж, ради тебя, дитя мое, я согласна пожить еще немного. Однако, когда легионеры ворвутся в крепость, придет мой черед.

Она крепко прижала руку Аурианы к своей груди, ласково поглаживая ее голову. В таком положении они и заснули. Ауриане снились обиталища троллей, землетрясения, пляшущие стены, на которых отражался огонь, и замогильные голоса, умолявшие о помощи.

Проснувшись, она увидела людей, спящих на земле в предрассветной темноте. Осторожно, чтобы не разбудить мать, Ауриана высвободилась из ее объятий и зажгла факел от главного очага. Она стала таскать воду из колодца и поливать ею ворота на случай, если римляне подожгут их. Вскоре от сна очнулись Витгерн и Зигвульф, которые молча присоединились к ней, и работа пошла гораздо быстрее.

Тем временем в ряды бодрствующих вставали все новые и новые люди — дружинники Зигвульфа и воины Аурианы. Их кипучая деятельность сопровождалась гвалтом потревоженных сорок и соек, словно этот рассвет ровным счетом ничем не отличался от других, когда хатты под такое же пение занимаются своими привычными делами — охотой, землепашеством или устройством очередного праздника.

Всех, кто не мог сражаться — стариков, женщин и детей — Ауриана отправила на северную сторону крепости, где отвесные склоны возвышения, на котором стояла стена, не позволяли римлянам штурмовать здесь Пять Родников.

Она

заметила Сунию, сидевшую на полу в полумраке одной из хижин. Она смотрела на Ауриану, которая, подойдя, взяла ее за руку.

— Суния, ты была замечательной, верной подругой.

В ответ та робко улыбнулась.

— Ты не дашь мне клочок своего плаща?

Поколебавшись немного, Ауриана вынула кинжал из кожаных ножен и, надрезав плащ, оторвала около кромки небольшую полоску.

— Намочи ее своей слюной.

У хаттов было убеждение, что в слюне заключается частица души ее хозяина. Что ж, если с этим сомнительным амулетом Суния будет чувствовать себя гораздо спокойнее, зачем отказывать ей в этом последнем утешении?

— В небесном храме мы будем сидеть порознь, — проговорила Суния, потупив глаза. — Мое место будет среди невольников, а твое — рядом с Бальдемаром. Поэтому мы попрощаемся сейчас. Навсегда.

— Суния!

Ауриана придвинулась к женщине, и та обхватила ее руками. В это миг раздался крик часового, от которого все замерли.

— Смотрите! Они уже приготовились к штурму!

Ауриана оставила Сунию и поспешила на стену. Сквозь клубившийся по земле предутренний туман, пробиваемый слабыми еще солнечными лучами, взору предстал легион, построившийся темным, зловещим прямоугольником на расстоянии троекратного полета стрелы. Тускло поблескивали щиты и торчали ровные ряды копий. Это был единый, хорошо отлаженный организм, штурмовая машина, обладающая большими возможностями.

Фланги римлян прикрывала кавалерия, а в недалеком тылу стояла наготове резервная колонна, которую почти не было видно из-за тени от высоких рябин, казавшихся черными в предрассветных сумерках.

От этого зрелища у одних сердце ушло в пятки, а у других, наоборот, стало работать с удвоенной энергией. Кто-то хладнокровно и не спеша взялся за оружие, а кто-то побежал, сорвавшись с места и спотыкаясь о кухонную утварь, дрова и разбросанные вокруг обглоданные кости. Дружно завыли, захныкали дети. Часть воинов, не ожидая в будущем ничего хорошего, принялась поглощать неприкосновенные запасы пищи. Им хотелось в последний раз наесться досыта, чтобы не умирать на голодный желудок. Но таких было меньшинство. Остальные вряд ли были способны проглотить хотя бы ложку жидкой каши и совершенно не обращали внимания на то, как их долю поедают другие.

Ателинда отдала Ауриане засохшую краюху просяного хлеба. Та взяла ее, чтобы не обидеть мать, и незаметно спрятала в складках своего плаща.

Уже были наготове лоханки, корыта, глиняные сосуды, наполненные кипятком и расплавленной смолой. Пора было нести их на стены, чтобы обрушить на головы врагов. Зигвульф приказал раздать весь запас копий. Ауриана распорядилась, чтобы женщины, имевшие навык в военном деле, собирали камни любой величины и складывали их в кучи вдоль частокола. Эти кучи напоминали ей надгробные пирамиды.

Все это время она не спускала глаз с часовых, которые в случае движения римлян должны были затрубить в рога.

Она разыскала Зигвульфа, и вместе они отобрали из своих воинов самых искусных копьеметателей и разместили их за частоколом. Смола и кипяток уже были на стенах. Основная масса защитников крепости, которых было около четырех тысяч, расположилась на площадках для метания копий и была резервом для замены павших. Эти люди скорее смахивали на привидения — изможденные и одетые в лохмотья.