Несущая свет. Том 3
Шрифт:
Совершенно забыв о времени, Домиция Лонгина продолжала упиваться своей местью, превратив ложе Императора в страшную мешанину из тряпок и пуха.
Наконец чей-то шепот, быстрый и прерывистый, стал мягко, но настойчиво пробиваться к ней сквозь стену слепой ярости, подобно мотыльку, постоянно порхающему вокруг пламени свечи.
Это был Кариний.
— Моя госпожа! Перестань! Пожалуйста! Возникнут подозрения! Где-то поблизости шныряет Сервилий, я только что видел его в коридоре по пути сюда!
Домиция Лонгина опустила меч, постепенно приходя в себя, и в ее сознание с ужасающим шумом хлынула действительность. На ее щеках появился густой девичий румянец. Промокшая от пота стола из аметистового шелка прилипла к высоко вздымающейся груди. Не веря своим глазам, она в смятении
— Что нам делать, Кариний? Я погубила нас всех!
Любовь, которую испытывал к ней Кариний, была слишком велика, чтобы осуждать Домицию Лонгину даже молча, в глубине души. Поэтому все его мысли вертелись вокруг одного — как им выпутаться из этого щекотливого положения и избавиться от подозрений.
— Я сейчас все это уберу и застелю ложе сверху покрывалом, чтобы оно выглядело как прежде. А ты, госпожа, побыстрее уходи и не забудь прихватить с собой меч. Спрячь свои страхи! В опочивальне Венеры около восточного сада есть гобелен из точно такой же ткани и с таким же узором. Я принесу его.
Домиция уставилась на него бессмысленным взором, полным жуткого страха, ведь опочивальня Венеры находилась в четверти мили отсюда, а чтобы попасть туда, нужно было пройти по целому ряду коридоров и переходов.
Кариний, не дожидаясь ее ответа, припустился бегом.
Глава 61
Палач распростерся ниц на полу пыточной камеры у ног Домициана. Он притворялся, что испытывает невероятный страх и благоговение перед особой повелителя и бога, хотя на самом деле его отношение к Домициану было отношением послушного зверя и не более того. Казалось, что долгие годы, проведенные им возле человеческих мук и страданий, высушили его душу, умертвив в ней все чувства, какие только могут быть у человека. Эти мускулистые руки научились ловко орудовать многочисленными инструментами и приспособлениями для изощренных пыток. Он управлялся с воротом дыбы с такой легкостью, с какой застегивал свои сандалии. Его лысая голова медленно приподнялась, напоминая при тусклом свете факелов унылую, равнодушную луну, и глаза палача с загадочным самодовольством уставились куда-то вдаль. Он был рабом, которому однажды довелось испытать на себе допрос с применением пыток, когда он проходил главным свидетелем по очень громкому делу об убийстве. Как воспоминание о тех днях, во рту у него зияла дыра — изобретательный следователь выдернул клещами шесть передних зубов. Его улыбка производила жуткое впечатление на всякого, кто с ним сталкивался впервые.
— Он жив? — спросил Домициан.
Палач едва заметно кивнул головой, стараясь не смотреть в глаза августейшему посетителю. У него был вид робкого ночного животного.
Домициан негромко зарычал и резко встряхнул головой, махнув рукой в сторону смежной комнаты. Палач провел его мимо дымящейся жаровни по коридору, стены которого были увешаны различными аксессуарами его профессии. Там были клейма различной формы, плетки со вшитыми в ремни стальными шариками, целый набор зловещих щипцов и клещей для выдергивания ногтей, зубов, выдирания из тела целых кусков кожи вместе с мясом, зажимы для дробления костей рук и ног. Все это находилось в строгом порядке, и любому вошедшему на ум приходило сравнение с мастерской столяра. На полу справа была установлена дыба — сложный механизм из веревок, шкивов и блоков, покоившаяся на деревянных козлах. При его помощи можно было расчленить конечности без единого перелома — выдернуть руку из плеча или ногу из туловища. Они перешагнули через желоб, проложенный в углублении земляного пола коридора. По нему из обоих помещений стекала кровь. Сделав еще несколько шагов, Император и палач оказались во втором помещении, где стояла такая тошнотворная вонь, что Домициан тут же был вынужден достать носовой платок, пропитанный ароматом кассии, и поднести его к носу.
На цепях, вделанных в стену, повис человек, обнаженный по пояс. Домициан тут же подавил в себе порывы желания, возникшего в его чреслах при виде этого стройного, мускулистого тела, вызывавшего у Императора против его воли восхищение своими безупречными пропорциями. Оно находилось полностью
Жертва находилась в бессознательном состоянии. Голова бессильно повисла набок, лицо было настолько изуродовано побоями, что Домициану не сразу удалось узнать его, однако имея довольно большой опыт в таких делах, он ясно понял, что сделал палач. Вдоль хребта протянулась цепочка отвратительных алых пятен, оставшихся после пытки раскаленным клеймом. Красновато-черные рубцы, из которых сочилась бурая жидкость, были доказательством того, что человека избивали железными прутьями. Это зрелище доставило Домициану несравненное наслаждение.
— Приведите его в сознание! — тихо скомандовал Домициан.
Палач плеснул в лицо человека ведро пенистой воды. Тот закашлял, потряс головой и чуть приоткрыл глаза, превратившиеся в узкие щелочки из-за распухших бровей и век. Из этих щелочек мерцали зрачки. Вскоре они зажглись гневом. Только после этого Домициан увидел в этих глазах знакомый блеск разума, привыкшего трезво оценивать все события и явления действительности. Император убедился, что перед ним был Марк Аррий Юлиан.
Домициан подошел поближе, чувствуя, как его влечет какая-то неведомая сила, которой он подсознательно опасался. В нем возникли противоречивые ощущения, вызвавшие нечто вроде эмоционального расстройства. Триумфальная радость быка, поддевшего на рога свою жертву, смешивалась с огромной жалостью, заставляя его грезить как во сне. Ему казалось, что это он сам висит на цепях, истекая кровью.
— Ну что ж, старина! — произнес Домициан с наигранной непринужденностью. — Я вижу, ты занял тут неплохое местечко, хотя тебя вроде бы никто не приглашал. Ну раз уж ты так нагло ворвался в камеру пыток, то, думается мне, пребывание здесь доставит тебе немалое удовольствие. Может быть, клейма остыли, и ты начал замерзать? Не волнуйся, мы их быстро разогреем. Но что я вижу?! Да, мой палач явно нерадиво исполняет свои обязанности, поскольку до сих пор не спустил шкуру с твоей спины. Прими мои почтительные извинения. Я, кажется, понял, чем ты недоволен. Эту дыбу придется заменить. Бьюсь об заклад, что ты подумал, что я не замечу этого непростительно покоробившегося дерева.
Марк Юлиан вначале взирал на Домициана бессмысленным взором, не узнавая его и не понимая, чего хочет от него этот человек. Ему казалось, что он бредет в кровавом тумане и что вдали показался слабый свет. Его невероятно измученное тело отчаянно сопротивлялось усилиям мозга вновь обрести сознание и заставить его испытать новые мучения. Он то и дело снова погружался в бессознательное состояние. Его пробуждение было долгим и шло мучительными рывками.
«Кто этот идиот, который рычит на меня? О, да, припоминаю. Домициан. Проклятье Немезиде. В эту пору ему следовало бы уже быть в своей опочивальне. Петроний, ты плохо сыграл отведенную тебе роль, ты отпустил его от себя. Время, отпущенное нам, стремительно истекает. Я должен превратить его визит в пытку для него, чтобы вынудить его побыстрее уйти».
Домициан избрал теперь более доверительный тон, в его голосе звучали раскаяние и жалость, было даже завуалированное заискивание.
— Неужели ты думаешь, что мне и в самом деле хочется видеть тебя в таком положении, дружище? Меня это крайне огорчает. Иногда мне хочется, чтобы появился новый Нерон, и мы бы стали снова друзьями и союзниками. Что заставило тебя пойти на этот шаг? Плохое настроение, вспышка злобы, а может быть, хорошо скрытая ненависть ко мне побудили тебя плюнуть мне в лицо своей связью с этой варварской женщиной? Я пытаюсь понять мотивы твоего поступка. Неужели ты все еще наслаждаешься видом слюны, капающей с моего языка, или ты затеял какие-нибудь новые козни? Ах, у меня не хватает мужества вынести тебе окончательный приговор. Марк, я умоляю тебя как слепой, который живет под мостами! Удели мне чуточку того уважения, которого я заслуживаю. Скажи мне, что я заслуживаю одной или даже двух триумфальных арок, одной золотой стадии или хотя бы одного доброго слова, сказанного обо мне историками в их трудах!