Несущий перемены
Шрифт:
Палатон набросил куртку и вышел из дома во двор, где резкий ветер и мороз вряд ли можно было назвать теплой погодой. Склоны гор побелели, но в городе снег растаял, и теперь улицы покрывала грязная кашица. Палатон осторожно брел, огибая лужи и лед.
В угловом кафе он заказал горячий брен, свежие булочки и поджаренное мясо — острое сладкое. Палатон сел в угол, за один из трех столиков, и взглянул за окно, на улицу, которой спешили чоя с пакетами припасов на день. Владелец кафе, коренастый, полноватый чоя из Земного дома, наблюдал за ним краем глаза.
Улицы полностью опустели, когда он вышел и разыскал дом, который постоянно видел
Дом выглядел заброшенным. Крыша требовала ремонта, стены потрескались. Окна прикрывали ставни. Ступени веранды протестующе заскрипели под его ногами. Дверь оказалась незапертой. Палатон взялся за ручку и вошел.
В доме стоял запах пыли и еще чего-то, обычно присутствующий в помещениях, где никто не живет уже много лет. В рабочей комнате стояли корзины с шерстяными и шелковыми нитями, яркие цвета которых поблекли под толстым слоем пыли. Здесь же вытянулись два длинных рабочих стола и большие стоячие рамы для гобеленов. Казалось, хозяин ненадолго вышел из комнаты, однако Палатон знал, что тот уехал, поступив обдуманно.
Он медленно прошел по дому. Дом был пуст, только насекомые разбегались в удивлении, скрываясь в щелях и дырах, прогрызенных за годы бесцеремонного вторжения. Хозяин дома, по-видимому, был и художником, хотя холст на раме остался чистым и был прислонен к стене, дожидаясь, когда его поднимут и заполнят. Кисти, палитры и ножи были вымыты и сложены в большом шкафу. Здесь же свисало гнездо грызунов, свитое из объеденных кистей.
Палатон с тихим раздражением закрыл дверцы шкафа. Комнаты наверху оказались совершенно пустыми, без малейших признаков мебели или рабочих принадлежностей, кроме одной корзины, заполненной обрывками тонких, серебристых нитей. Палатон спустился вниз в глубоком раздумье. Даже если здесь остались какие-либо следы его матери, он не смог их найти, и вряд ли бахдар смог бы почувствовать ауру сорок лет спустя.
— Если ты вор, то здесь тебе нечего взять, — заметил с порога похожий на паука глава общины.
Палатон быстро поднял голову, пряча удивление и не желая доставлять радость старому чоя.
— Я думал, — сказал он, — что если она училась у этого наставника, она могла бы быть его любовницей.
— Ты правильно думал, но если ты ищешь его, то он давно уехал, а если хочешь увидеть его работы — мы сожгли их. Хотя… — старик вывел Палатона из дома во двор, — может, что-нибудь осталось в пещере, где он рисовал чаще всего. Она находится в скалах, как раз над развалинами, чуть выше границы вечных снегов. Должно быть, туда еще можно пройти.
— Значит, вы отсылаете меня туда.
— Я бы отослал тебя в Чаролон, — резко возразил старик, — будь это в моих силах.
— Вы узнали меня.
— Вероятно, я знаю тебя лучше, чем ты — самого себя, — глава общины оборвал фразу и издал хриплый вздох.
— Тогда почему бы просто не сказать мне о том, что я хочу узнать?
Мутные старческие глаза устремились на него, как будто пытаясь разглядеть его получше.
— Желания не всегда совпадают с возможностями, — ответил старик. Он потянулся и взял Палатона за рукав, будто стараясь не упасть. Его слабые голоса задрожали сильнее. — Подчинение своей воле и обладание — таланты Огненного дома. Он правит умами чоя и подавляет их волю. Он похож на паутину, в которую
Палатон придержал старика за плечи, и когда его дыхание выровнялось, он выпрямился.
— О чем вы говорите?
— Никто из нас, оставшихся здесь, — с трудом пробормотал старик, сжимая кулаки, как будто помогая своим словам, — не способен говорить. Только ты… — он сглотнул с тяжелым вздохом и закончил: — Разыщи пещеру, — и он прислонился к веранде, отирая пот и дрожа.
Палатон смутился. Глава общины махнул рукой, хрипло повторяя:
— Уходи! Уходи!
— Но вы…
— Неважно. Ты должен уйти. Большинство из нас, оставшихся здесь, способны убить, лишь бы сохранить свои тайны. Они еще не решили насчет тебя — но времени у тебя нет! — глава общины сел на ступеньку. — Прошу тебя, уходи.
Палатон обернулся. В конце улицы он заметил фигуру Баки, приближающуюся к дому. Старик недолго пробудет один.
— Спасибо, — произнес он и немедленно ушел, позволяя своим длинным ногам быстрее унести себя за пределы города. Он не оглядывался, чтобы проверить, преследуют ли его.
К тому времени, как он добрался до разрушенных стен древнего Мерлона, воздух похолодел и стал еще более разреженным. Он прислонился плечом к старому камню, ощущая его ледяной холод, и отдышался. Крепость была огромной и надежной, ибо что другое могло защитить от боевых кораблей? В те времена чоя обладали крепким бахдаром, обильным, хотя и не обязательно исключительно мощным. Чоя могли подниматься в воздух безо всяких аппаратов выше, чем на два фута, но, конечно, не умели преодолевать тридцатифутовые стены. Они могли высекать огонь из пальцев, но не достаточно жаркий, чтобы разрушить камень. Чоя умели телепортироваться, но недостаточно хорошо, чтобы знать наверняка, что окажутся внутри крепости, а не в ее стене — это грозило медленной и мучительной смертью. И потому Мерлон простоял века — несмотря на бахдар.
Палатону стало жарко в куртке, ее захотелось снять, но он понимал, что сразу замерзнет под пронзительным ветром. Он отошел от стены и начал обходить крепость, разыскивая ворота. Он обнаружил тропу, проложенную горными козами, узкую и крутую, и пошел по ней. Вскоре он оказался над Мерлоном и смог взглянуть внутрь крепости, поверженной скорее коварством, нежели силой.
Палатон невольно вздрогнул. Дар Огненного дома — подавлять волю и обладать. Схватывать чужие мысли настолько крепко, чтобы обратить их в свою пользу. От понимания этого Палатона замутило. И он знал чоя, способных приказывать, подчинять, принуждать, но настоящее обладание было невозможным и вызывало отвращение. Неужели это и есть его наследственность? Неудивительно, что мать не смогла поведать о ней — даже если бы имела возможность.
Его мать никогда не говорила о том, кем был ее любовник — и не потому, что не хотела, а потому, что он не оставил ей выбора. Она словно попала в паутину, стягивающуюся от судорожных движений пленницы. Вероятно, ее лишили! памяти. Он вздрогнул, подумав о деяниях более преступных, чем вторжение в чужую душу.
Палатон замедлил шаг, достигнув границы вечных снегов и ощущая их физическое присутствие. Земля распространяла холод, снега застилали тропинку. Он не мог подняться выше без горного снаряжения, к тому же горы не были его стихией. Он рожден пилотом, а не альпинистом. Он уже повернулся, но тут заметил сизую расщелину в буром камне и понял, что нашел пещеру.