Несвоевременные мысли
Шрифт:
На ночных митингах улицы пламенно обсуждаются самые острые вопросы момента, но почти не слышно личных оскорблений, резких слов, ругательств.
В газетах — хуже.
«Подлецы»,— пишет Биржевка по адресу каких-то людей, несогласных с нею. Слова — вор, мошенник, дурак — стали вполне цензурными словами; слово «предатель» раздается столь же часто, как в трактирах старого времени раздавался возглас «человек!».
Эта разнузданность, это языкоблудие внушает грустное и тревожное сомнение в искренности газетных воплей о гибели культуры, о необходимости спасать
Способны ли мы на это?
Кстати: вот одна из иллюстраций отношения прессы к фактам. В один и тот же день в двух газетах рассказали.
Одна:
«В воскресенье вечером на Богословском кладбище казачий хорунжий Федоров шашкой изрубил на могиле анархиста Аснина футляр с венком и несколько знамен. Находившиеся на кладбище милиционеры 3-го Выборгского подрайона задержали хорунжего и препроводили в комиссариат, где и был составлен протокол о нарушении Федоровым порядка в общественном месте. Спустя час, в комиссариат явилась группа анархистов в количестве человек 15, которая и предъявила требование выдать им задержанного. Комиссар отказал анархистам в выдаче и препроводил Федорова к военному коменданту Полюстровского подрайона, откуда под охраной казачьего разъезда хорунжий был доставлен домой».
Другая:
«Как сообщают, при похоронах убитого на даче Дурново «анархиста» Аснина произошел инцидент, едва не разрешившийся кровавым столкновением.
Анархисты почему-то выбрали местом погребения Аснина православное Богословское кладбище и водрузили на могиле крест.
Находившиеся случайно на кладбище казаки заявили протест против похорон Аснина на Богословском кладбище, а затем сняли с могилы крест.
Анархисты намеревались было защищать могилу, но казаки, обнажив шашки, остановили их».
Это — разные факты?
Нет, это только различное освещение одного и того же факта.
Если вторую заметку прочитает человек, привыкший думать, он, конечно, усомнится кое в чем,— напр., в водружении анархистами креста. Верующего человека оскорбит факт снятия креста с могилы. Обыватель еще раз вздрогнет, читая про «обнаженные шашки».
А сопоставляя заметки, естественно спросить: — где же здесь правда?
И еще более естественно усомниться в педагогическом значении «свободного слова» — «чуда средь Божьих чудес».
А не захлебнемся ли мы в грязи, которую так усердно разводим?
XXV
Да, мы переживаем тревожное, опасное время,— об этом с мрачной убедительностью говорят погромы в Самаре, в Минске, Юрьеве, дикие выходки солдат на станциях железных дорог и целый ряд других фактов распущенности, обалдения, хамства.
Конечно, не следует забывать, что крики «отечество в опасности» могут быть вызваны не только чувством искренней тревоги, но и внушениями партийной тактики
Однако было бы ошибочно думать, что анархию создает
И не надо забывать, что погромы в Юрьеве, Минске, Самаре, при всем их безобразии, не сопровождались убийствами, тогда как погромы царских времен, вплоть до «немецкого» погрома в Москве, были зверски кровавыми. Вспомните Кишинев, Одессу, Киев, Белосток, Баку, Тифлис и бесчисленное количество отвратительных убийств в десятках мелких городов.
Я никого не утешаю, а всего менее — самого себя, но я все-таки не могу не обратить внимания читателя на то, что хоть в малой степени смягчает подлые и грязные преступления людей.
Не забудем также, что те люди, которые всех громче кричат «отечество в опасности», имели все основания крикнуть эти тревожные слова еще три года тому назад — в июле 914 г.
По соображениям партийной и классовой эгоистической тактики они этого не сделали, и на протяжении трех лет русский народ был свидетелем гнуснейшей анархии, развиваемой сверху.
Нисходя еще глубже в прошлое, мы встречаем у руля русской государственности и Столыпина, несомненного анархиста,— его поддерживали аплодисментами как раз те самые благомыслящие республиканцы, которые ныне громко вопят об анархии и необходимости борьбы с нею.
Конечно, «кто ничего не делает — не ошибается», но у нас ужасно много людей, которые что ни сделают — ошибаются.
Да, да,— с анархией всегда надобно бороться, но иногда надо уметь побеждать и свой собственный страх пред народом.
Отечество чувствовало бы себя в меньшей опасности, если б в отечестве было больше культуры.
К сожалению, по вопросу о необходимости культуры и о типе ее, потребном для нас, мы, кажется, все еще не договорились до определенных решений,— по крайней мере в начале войны, когда московские философы остроумно и вполне искренно сравнивали Канта с Круппом,— эти решения были неясны для нас.
Можно думать, что проповедь «самобытной» культуры именно потому возникает у нас обязательно в эпохи наиболее крутой реакции, что мы — люди, издревле приученные думать и действовать «по линии наименьшего сопротивления».
Как бы там ни было, но всего меньше мы заботились именно о развитии культуры европейской — опытной науки, свободного искусства, технически мощной промышленности. И вполне естественно, что нашей народной массе не понятно значение этих трех оснований культуры.
Одной из первых задач момента должно бы явиться возбуждение в народе — рядом с возбужденными в нем эмоциями политическими — эмоций этических и эстетических. Наши художники должны бы немедля вторгнуться всею силой своих талантов в хаос настроений улицы, и я уверен, что победоносное вторжение красоты в душу несколько ошалевшего россиянина умиротворило бы его тревоги, усмирило буйство некоторых не очень похвальных чувств,— вроде, например, жадности,— и вообще помогло бы ему сделаться человечнее.