Нет Адама в раю

Металиус Грейс

Однажды, еще совсем малышкой, она сидела у окна в ожидании, пока Арман вернется домой с работы, и вот, увидев, как он показался из-за угла, сорвалась с места и бросилась к входной двери, крича во все горло:

– Я чувствую запах папы!

Но Моника, которая хлопотала у печи, разогревая ужин, даже не повернулась. Она только буркнула:

– Не мудрено!

Девочка остановилась как вкопанная, удивленная не столько словами, сколько маминым тоном.

– Что ты сказала, маман?
– переспросила

она.

– Я сказаала "не мудрено", - ответила Моника.
– Даже мертвец учуял бы запах твоего папочки. Еще бы - ведь от него разит за милю, как от ходячего трактира.

– Что, маман?

Моника обернулась, посмотрела на выжидательно поднятую мордашку ребенка и в миллионный, должно быть раз подумала, что не питает к Анжелике материнских чувств. Возможно, останься они сразу с дочкой вдвоем, все было бы по-другому, а так с самого рождения Анжелика была дочкой Армана.

– Я сказала, что нет ничего удивительного в том, что ты почувствовала запах своего отца, - хриплым голосом сказала Моника.
– Его учуял бы даже мертвец.

– А-аа, - протянула Анжелика. Она была сбита с толку и хотела спросить у матери, что та имела в виду, но Арман уже стоял в дверях и она не могла терять времени.

– Папочка!

Арман подхватил дочурку и подбросил в воздух.

– Ну чем я не король?
– расхохотался он.
– Ведь меня встречает настоящая принцесса!

Он закружил Анжелику, которая смеялась и визжала от восторга.

– Арман!
– крикнула Моника.
– Опусти ребенка. У нее живот заболит перед ужином.

Арман поставил девочку на пол. Анжелика чувствовала, что отношения между родителями стали натянутыми. Словно их держала невидимая резиновая нить. Нить всегда была натянута и никогда не ослабевала...

– Анжелика!
– позвала мать.
– Иди мыть руки.

Анжелика почувствовала, как к горлу подкатил комок, а в глазах запершило.

– Да, верно, - подтолкнул ее Арман.
– Вымой руки и возвращайся, потому что мне не терпится рассказать тебе о чудесном изобретении.

– О каком, папочка?
– глаза Анжелики широко раскрылись. Она уже забыла про навернувшиеся слезы.

– О, - сказал Арман, - это замечательное изобретение, о котором я имею право рассказать только маленьким девочкам, которые носят имя Анжелика и у которых очень, ну очень чистые руки.
– Он умолк и посмотрел в загоревшиеся глаза дочери.
– Но я, так и быть, чуточку подскажу. Это изобретение имеет отношение к транспорту.

– Машина!
– закричала девочка, захлопав в ладоши, и радостно запрыгала.

– Анжелика, - со вздохом сказала Моника.
– Ну почему ты никогда не слушаешься свою мать? Я же сказала тебе - иди мыть руки. Немедленно!

– Да, маман.

– Ты не успеешь, - сказала Моника,

глядя, как Арман направился в столовую к шкафчику, в котором стояла бутылка виски.
– Мы уже садимся ужинать. Умывайся быстрее.

– Успею, - ответил Арман.
– На это много вермени не требуется.

– Разумеется, - бросила Моника.

После слов Моники резиновая нить снова натянулась. Анжелика испугалась - а что будет, если резинка не выдержит и лопнет? Ей стало так страшно, что она повернулась и со всех ног бросилась в ванную.

Вряд ли это получилось у нее осознанно, но с той поры Анжелика ни разу не говорила матери, что чувствует папин запах. Более того, она стала вообще редко разговаривать с матерью. Жизнь с матерью сводилась к чистой одежде, убранным комнатам и достаточно обильной, хотя и довольно однообразной еде - причем сама Анжелика ни в чем этом матери не помогала.

Моника без конца твердила:

– Ты не должна портить руки. Настоящую леди можно сразу узнать по рукам. Не хочу, чтобы кто-нибудь упрекнул меня в том, что я вырастила не настоящую леди.

Или:

– Жить в грязи грешно. Наш Создатель сотворил тело как храм для души. А можешь ты вообразить себе грязную церковь? Нет. То же самое и с людьми. Грязнуля живет во грехе и противится воле Господней.

Бесед у матери с дочерью не получалось. Когда Моника говорила, Анжелика слушала ее вполуха. Стоило ли слушать, если мать все равно никогда не говорила ничего путного. Все разговоры сводились к их дому или бабушке Генриетте, или к новым платьям, которые Моника собиралась сшить Анжелике все это казалось девочке ненужным и скучным.

Незадолго до своего дня рождения - ей должно было исполниться двенадцать - Анжелика проснулась ночью от боли и ощущения, будто она погружена во что-то липкое. Девочка зажгла свет, откинула одеяло и с ужасом увидела, что ночная рубашка и простыни мокрые от крови. Анжелика бросилась вниз, оглашая дом криками, а мать, только взглянула на нее, отвернулась с гримасой отвращения.

– Пришло, - вздохнула Моника.

– Что со мной случилось?
– давясь от слез, выкрикнула девочка, но мать даже не повернулась.

– Иди и вымойся, как следует, - брезгливо процедила она.

– Но я умираю!
– крикнула Анжелика.

Охваченная ужасом, она не помня себя бросилась вон из дома и помчалась, не чуя под собой ног к дому доктора Бенджамина Саутуорта, где, как она знала, был Арман. Взбежав на крыльцо, она забарабанила кулачками по двери:

– Папа! Папа!

Арман открыл дверь сам, из-за его спины выглядывал доктор.

– Что за чертовщина!
– невольно вырвалось у Армана. Не веря своим глазам он уставился на распростертую на крыльце дочь.
– Что случилось?