Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья
Шрифт:
24 августа
Саша придумал прекрасный способ поднимать утром Петьку из спального мешка: с помощью его же, Петькиного, кваса. Все эти дни Петька по нескольку раз (едва ли не каждый час) пробует содержимое бидона, но пока его, как взыскательного автора, качество напитка не устраивает, и он со вздохом вновь закатывает бидон к себе под кровать.
— А ну! — кричит Саша, подняв бидон высоко в воздух. — Считаю до трех, если не вылезешь из мешка, выливаю адский напиток на землю. Итак, раз, два...
Петька пулей выскакивает из мешка, выхватывает из Сашиных
Днем мы с Сашей поехали спасать наши сети. Озеро почти успокоилось. С огромным трудом подняли мы сети, оторвав почти все грузила, но практически не повредив дель (на грузила-то наплевать, пробных брезентовых мешков у нас полно, сделаем еще), правда, едва не перерезали веревкой, натянутой как струна, резиновую лодку. Но сколько же было в тех сетях рыбы! Я насчитал аж двадцать семь штук — килограммов семьдесят, причем сплошь сиги и муксуны. И что удивительно, несколько таких крупных, что вполне могли бы попасться и в семидесятку, а вот поди ж ты — семидесятка-то пустая (мы проверяли ее вчера с Петькой, и нынче проверили еще раз, хотя и были уверены, что там пусто). В сороковку попался и приличный «нельмин муж».
— Неужели опять циррозный? — волнуется Саша (он очень любит налимью печенку).
Дель сети, да и саму рыбу пришлось довольно долго очищать от ила (нижнюю часть сети все-таки здорово закатало), но это пустяки. Налим оказался здоровым, а потому на ужин была жареная налимья печенка (вместе с печенками сигов и муксунов), самого же налима, как обычно, бросили на пиршество чайкам и песцам.
К вечеру сети, разобранные, вычищенные, с новыми грузилами и наплавами, были выставлены нами с Сашей в озеро.
Полярный день идет к концу. Ночью в палатке уже довольно темно. Солнце хоть и скрывается теперь за горизонтом, но на улице — белая ночь: можно свободно читать. А нынче ночью впервые из-за горы показался краешек огромной, ослепительно желтой луны, оправленной в разводья чернильно-синих туч.
Поздно ночью, когда все мы уже спали, пришел усталый Константин Иванович с тяжеленным рюкзаком, полным камней (Петька не смог даже рюкзак оторвать от земли), но чехол от спального мешка и полиэтиленовую пленку оставил он на Неприветливом. Оказывается, у Константина Ивановича сломался примус — полетела прокладка.
25 августа
Когда утром отправился я на нашу помойку выбрасывать объедки завтрака, впервые ко мне не слетелись чайки. Эти милые пташки, похоже, узнают меня по голосу и по походке, в особенности если я иду выбрасывать что-то на помойку. Нынче же все они сидели на воде у нашей сетки и клевали нашу рыбу. (Выклевывали они в первую очередь самые вкусные, по их мнению, места — кишки и печень.) Да, рыба, похоже, пошла, и пошла густо (сегодня взяли шестнадцать здоровенных хвостов) — потому ли, что близится зима (а перед зимой рыба жирует и особенно активна), или виною тому прижимной ветер и небольшой накат — впрочем, это не важно.
Целый день при отличной погоде занимались хозяйственными делами:
26 августа
Проснулся я оттого, что к нам в палатку кто-то стучался. Ритмично и очень нежно: тук-тук-тук, потом опять — тук-тук-тук. Следом за этим я услышал, что по коньку палатки кто-то ходит вприпрыжку. Выскочил я из мешка, выбежал на улицу и увидел маленькую пуночку, которая скакала по верху нашей палатки и склевывала кусочки сажи, принимая их, видимо, за насекомых.
Тем временем поднялись геологи.
— Ох, опять солнце, — притворно ворчит Саша, — хоть бы дождичек прошел, что ли, — пыль прибило бы да жарищи этой проклятой поубавило. — И, не выдержав, сам засмеялся своей шутке.
Сегодня все геологи ушли в маршрут. Петьке дано задание починить примус (он сам и вызвался), а для этого — вырезать из куска резины прокладку. Я при всех торжественно заявил, что, ежели ему это удастся (починка примуса, разумеется), я выдам герою персональную банку сгущенки.
Вскоре после завтрака отправились мы с Петькой проверять сети. Правда, нынче чаек возле них не было, зато были явственно видны наплава, так что много рыбы не предвиделось, но мы так твердо решили, что она, то есть рыба, пошла, что в пустые сети как-то не верилось. Но рыбы не было, если не считать одинокого беспутного сижонка граммов на триста, неизвестно как попавшего в сеть-сороковку.
— Всего один сиг, — грустно вздохнул Петька, — и менее пяти кило весу.
— Какие пять кило? — вытаращил я глаза.
— Я же и говорю: менее пяти кило, — пожав плечами, сказал Петька, — или, может, ты считаешь, что более? Так давай взвесим.
И я, усмехнувшись, вынужден был согласиться с Петькиной характеристикой нашей нынешней добычи.
Потом целый день Петька возился с примусом (не давала, видно, ему покою премиальная сгущенка!) и, как ни странно, починил-таки его. После этого он запросился прогуляться с ружьишком по окрестностям. Взяв десять патронов, отправился он нынче на юг, в сторону устья Неприветливого ручья (того самого, что вытекает из Неприветливого озера), заявив, что по его, Петькиному, мнению, вся куропатка должна быть именно там. Я наказал ему вернуться не позднее половины десятого, о том, чтобы из пределов видимости не терять озеро, я не говорил, это само собой подразумевалось.
Часов около десяти пришли с Неприветливого озера Леша с Сашей. А Константин Иванович остался один. Он собирается работать там двое суток (в этот раз даже без примуса, только с термосом горячего чаю) и закончить наконец замечательный разрез. Петьки же между тем все нет и нет. Мы начинаем волноваться, и я пускаю в воздух одну за другой три зеленые ракеты.
Появился он с опозданием в тридцать семь минут и за это навсегда лишился права гулять в одиночку.
— Знаешь, какое есть правило в полевом отряде? — спрашивает Петьку Саша.