Нет чужих бед
Шрифт:
Леди обернулась к прочим поющим и стала управлять ими, напоминая каждому его роль и место в общем звучании. «Почти как дирижеры на Саймили», — подумала Кошка Ли. Вот только у тех все измеряется зрительским успехом, а здесь ставка — жизнь целого мира.
Контур постепенно сжимался, сияние проникало внутрь серости и растапливало ее, как грязный весенний лед. Вверх теперь рисковали смотреть немногие и лишь изредка, мельком, опасаясь снова попасть под влияние неведомого. Зато люди внимательно изучали поющих. И видели, как непросто дается очищение каждому из них. Двоих уже поддерживали под руки младшие служители, прочие обливались потом. Лица их стали серыми от усталости и напряжения, зато облако приметно и все более стремительно
Когда его не стало окончательно, толпа стояла некоторое время в полном молчании. Закончившие петь ушли, опираясь на руки светцов и служителей. Их проводили благодарными поклонами.
Двое не высказавших вопросы старших виновато мялись, не рискуя беспокоить маэстро пустяками после столь большого дела. Он ведь тоже пел, и не ушел, хотя выглядит не лучше прочих: едва стоит на ногах.
— Ничего, у меня тут имеется удобное кресло, — тихим голосом успокоил людей Патрос. — Давайте продолжим. Но сперва я вот что скажу. Завтра в полдень все мы снова будем петь, уже перед дворцом. Видите там облако?
— Теперь видим, — кивнул старый мастер золотого цеха. — Так может, мы завтра спросим? Разве что нельзя ждать с самым главным. Про эргрифа никто не знает и про власть нынешнюю. Как бы не вышло усобицы.
— Тут мне и сказать нечего, — слабо улыбнулся маэстро. — Позовите глашатая грифа Сарыча, пусть зачитает указ.
Рослый мужчина в богато расшитой одежде взошел на помост и зычным голосом произнес то, что весьма удивило и — что уж скрывать правду — порадовало город. Род эргрифа давно утратил уважение. О гибели его грустили недолго, услышав, что усобицы не будет: грифы достигли согласия и «до полной победы над демонами» передали цепь с девятнадцатью ключами, символизирующую власть в Дарле, Варзе Гридиму, свету рода Сарычей. А тот, в свою очередь, назвал воеводой Фарнора, светца храма.
Свернув первый указ, глашатай дал людям время обсудить его и, усмехнувшись в усы, достал второй, поменьше и с одной печатью. В нем значилось, что дворец восстанавливать за счет города гриф не будет. Новость удивила и обрадовала горожан. Каждый уже с тоской осознал, как ударит по его карману гибель Купола Дарлы. Многие прикидывали, достанет ли средств на прокорм семьи. В продолжение первой своей воли гриф указывал, что храм следует восстановить общими стараниями и по мере сил. Сверх того всему городу предстоит основательная переделка, которая в интересах каждого жителя. Она изгонит из столицы болезни и сделает лето «порой тепла и радости, а не временем мух и зловония». Нижний город сокрушенно стих — они лучше прочих знали, насколько правдивы слова грифа. К ним стекала все грязь из верхнего города, будто своей мало…
Напоследок гриф указывал, что над всеми работами в городе будет установлен единый мастер, не имеющий себе равных в деле строительства и получивший от него, Варзы Гридима, полную поддержку. Имя же мастера — Рртых. Слободские недоуменно зашумели — что еще за мастер? Имя нелепое, знать такого никто не знает…
Маэстро поднялся из своего кресла, поклонился людям:
— Дела храма, кои мы обсуждали с вами, на сегодня завершены. Уступаю это место мастеру. Полагаю, вы найдете его слова весьма интересными.
Патрос неторопливо спустился с помоста и сел в карету. Дюжина светцов огородила его, еще полусотня создала свободный коридор Маэстро отбыл.
А взгляды толпы тотчас приковала к себе невысокая и нерушимая фигура гнома. Рыжего бородача, похожего до оторопи на Ролла — гневливого, неуемного и весьма опасного брата Адалора, с весны набирающего все большую силу. Кряжистый мастер прошел к краю помоста и остановился там, оглядывая толпу:
— Имя мое Рртых, человеком я не являюсь, моя раса зовется гномами и живет отсюда очень далеко. До земли вашей дела мне и родне моей нет, я тут интересуюсь только демонами. Потому как рубить их — наше родовое дело, исконное.
— Ох и резво ты запрягаешь, да только грузишь в навал, — возмутился старший верхнего города. — Смотри, как бы телега не поломалася.
— Пока еще не ломалось то, что моими руками сделано, — недобро прищурился гном. — Скажи прямо: денег тебе жаль. Еще бы! С таким брюхом и ювелиру развернуться невозможно, чтоб трудиться в полную силу. Узор на бляхах неровный, камни все как есть попорчены. На мостовых и то ровнее укладка!
— Мыслимое ли дело, — возмутился старый ювелир, — чтоб чужак, по виду — ну прям отродье роллово, принародно позорил! Моя работа всей столице ведома, и клеймо мое славится уже пятое поколение.
— Да я не к позору речь веду, — громче прежнего удивился Рртых. — А к тому, что и вам от моих знаний польза будет. Глянь на мою работу, старую, еще ученическую: может, перестанешь сердиться. А про живот… так на воздухе тебе поработать следует, сколько можно сидеть сиднем? Хоть храм помочь отделать, благое занятие. Потому как я задумал колокольню возвести получше прежней. И, пожалуй, повыше.
Пожилой ювелир не слушал, ревниво ощупывая полученную из рук роллова отродья цепь с массивной подвеской. Поверить, что подобное могут сделать руки людей, он бы никогда не решился. Но если какой-то непочтительный гном управился — значит, осилят и иные.
Тем временем Рртых заставлял вздрагивать ставни, наполняя площадь раскатами своего баса. Зачитывал список необходимых работников, торговался, выбирал себе помощников. Часть любопытных, переполнившись впечатлениями, стала постепенно расходиться с площади. Прочие поплотнее подтянулись к помосту и слушали с удвоенным вниманием. Кузнечный староста потребовал образец оружия, поражающего демонов, получил с пояса гнома широкий кинжал в ножнах. И теперь охал в окружении мастеров и подмастерьев. Купцы торопливо пробрались к помосту и набивались к Рртыху в поставщики. Какая стройка без хорошего камня, леса и прочих материалов?
Лэйли звучно зевнула, потянулась и встала. Слабость давно покинула тело. Хотелось пообедать и заняться делом. «Бас Рртыха всегда взывает к ответственности», — усмехнулась про себя Кошка Ли. Сегодня он напомнил: в операционной по-прежнему спит Фоэр. И королева, бедняжка, наверняка до сих пор неотлучно рядом с ним.
Фоэр действительно лежал в операционной и отдыхал, погруженный в целительный сон. Кровь, воссозданная пением и магией, медленно и нехотя становилась по-настоящему родной. Перелита она была уже во второй раз. Первая оставалась в теле недолго и включала зелья народа ампари, хорошо действующие против яда, и эльфийские лекарства, нейтрализующие иные компоненты отравы. Новая, заполнившая сосуды теперь, полностью вытеснила всякую память об отравлении. И сильно размыла память как таковую. Казавшиеся прежде четкими и привычными образы слоились, терялись в дымке, лишались в восприятии резкости и объема. Это утомляло и настораживало.