Нет, мы не ангелы…

Держапольский Виталий Владимирович

— Всенепременнейше, Лазарь Евстафьевич! — Обрадованно перевел дух Дорофей Петрович. — С максимально возможной скоростью! Прослежу лично!

— Вот и договорились! — Профессор в предвкушении потер сухонькие ладошки. — Коллеги ахнут…

Облупленная входная дверь резко распахнулась, гулко стукнув о давно небеленую стену. Сквозь дверной проем в комнату буквально влетел, заброшенный крепкой рукой сержанта Маменко, маленький плюгавый человечек с морщинистой физиономией кирпичного цвета, заросший неопрятной пегой бороденкой.

—

Ну, чё, чё пихаисси-то? — недовольно заявил мужичонка, распространяя неприятный похмельный аромат, щедро сдобренный стойким чесночным амбре.

— Это еще кто? — раздраженно спросил Дорофей Петрович, буравя грозным взглядом похмельного мужика.

— Подозреваемый, товарищ капитан! — доложил сержант. — Местный дворник.

— Какой, к чертям, подозреваемый? А, Маменко?

— Вот! Рядом с дворницкой валялись. — Сержант протянул начальнику садовые ножницы с длинными ручками, измазанные в желтой субстанции.

— А вот и орудие убийства! — довольно воскликнул профессор, выхватывая секатор из рук сержанта. — Это оно — у меня нет ни капли сомнений!

— Ка-какое орудие убийства? Вы о чем? — Уже не на шутку переполошился дворник.

— Твой секатор? — жестко спросил капитан, едва не тыча ему в лицо «вещдоком».

— Мой, — не стал запираться дворник. — Только он того — пропал у меня… Э-э-э… — задумался мужичок. — Аккурат в четверьг. Да, точно, в четверьг на той неделе. Какая-то гнида, мой сарайчик распотрошила! Я и в милицию, и домоуправу сообщил. В тот же день! А чё? Я порядок знаю, хоть академиев ваших и не кончал! Вы проверьте, товарищ милицанер!

— Проверим, — кивнул Дорофей Петрович. — Маменко, быстро метнись в домоправление…

— Так домоуправ еще здесь, товарищ капитан, — отозвался старшина. — У него быстрее спросим.

— Хорошо, поспрошай домоуправа: действительно ли дворницкую намедни грабили?

— Есть! — Маменко развернулся и вышел из комнаты.

— Тебя как зовут, горемыка? — спросил дворника Дорофей Петрович.

— Федором Епанчиным кличут, товарищ начальник, — отозвался плешивый, поправляя сбившийся набок фартук. — И чего было хватать? Сам бы пошел, со всем нашим уважением к доблестным органам Рабоче-крестьянской милиции…

— Хорош языком молоть — подь сюды! — Поманил дворника рукой капитан. — Знаешь его? — Он указал пальцем на разделанную тушу замнаркома.

— Евпатий-Коловратий! — Схватился за жиденькую бороденку дворник. — Вот это елдень! Вот это я понимаю! Да был бы у меня такой струмент, я бы кажный божий день Фроську из чайной пялил, да сладкой наливочкой запивал…

— А ну замолкни, паскуда! — рявкнул Дорофей Петрович, запоздало набрасывая на закоченевшее тело простыню. Незакрытым осталось только искаженное посмертной гримасой лицо завнаркома. — Мне плевать, кого ты пялишь каждый день! Узнаёшь, спрашиваю?

— Да кабы кажный день пялить, товарищ начальник, — так и не

сумел соскочить с темы, произнес датый дворник, — а то ведь только по большим праздникам до себя допускает, стерва!

— Епанчин, едрит твое коромысло! — вновь одернул дворника Дорофей Петрович. — По делу давай!

— Не, ну вы видали, какой хер? — Все не мог успокоиться Федор. Но, встретившись взглядом с налившимися кровью глазами капитана, он поперхнулся, состряпал постную физиономию и произнес: — Знаю я этого субчика — видал неоднократно.

— Что, часто он в эту квартиру хаживал? — уточнил Дорофей Петрович. — И вообще, когда ты его первый раз здесь увидел?

— Ну… — задумался дворник, разлохматив грязными пальцами и без того неопрятную бороденку. — У прошлом годе я его первый раз и срисовал, стал быть, осенью…

— А точнее?

— Помню, товарищ милицанер: аккурат наутро после Рождества Пресвятой Богородицы… Точно-точно! Я тогдась перебрал чутка, жутким похмельем маялся. И как назло, перехватить не у кого — подлечить истерзанное зеленым змием здоровье. А этот, — дворник презрительно кивнул в сторону трупа, — чистенький, холёный, довольный такой, что мартовский кот после случки…

— Епанчин! Не нервируй меня! — прикрикнул на дворника капитан.

— Все-все, начальник! Понял! Из большой такой черной машины это хлебало вылезло: по всему видать — большой начальник, — продолжил дворник. — Думал, на шкалик у него стрельнуть, но он так на меня свои зенки вылупил…

— Хватит, — остановил дворника Дорофей Петрович. — Я понял. Как часто он появлялся?

— Ну, сначала — раз-два в месяц, — доложил дворник, — а как потеплело — так и вовсе зачастил день-через-день…

— К кому приезжал?

— Да жила тут фифа одна…

— Кто такая? — Продолжал крутить Епанчина капитан.

— Пелагея Хвостовская, — живо отозвался дворник, — проблядушка знатная! В мамашу пошла, та тоже в свое время со всякой шантрапой якшалась, даром, что голубых кровей! Папаша мой, царство ему небесное, через её козни сгинул! Я столько бумаги в околотке извел…

— Гнида, ты, жандармская! — рявкнул Дорофей Петрович.

— Ох, и вправду, понесло меня, — испуганно «присел на полусогнутых» дворник — старые связи с полицией новая власть не жаловала.

— Если усёк — тогда не отвлекайся! — прикрикнул на притихшего Епанчина капитан.

— Только по делу, товарищ начальник! — клятвенно заверил Дорофея Петровича Федор. — Вот те истинный крест! — Дворник размашисто перекрестился. — А вот если дал бы ты мне на шкалик[2], господин-товарищ милиционер, так я бы все куда кристальнее вспомнил…

— А в морду не хочешь? — Капитан демонстративно покачал перед носом Федора пудовым кулаком.

— Мне бы подлечиться, господа хорошие! — Тряхнул себя за грудки дрожащими руками Федор. — Сгорю чичас синим огнем… Вот ей-ей — сгорю!