Нет вестей с небес
Шрифт:
You’ll see the face who’ll say:
I love you… I’ll kill you…
But I’ll love you forever
А это что за образ в сознании? Неужели это ее лицо в раме коротких бесцветно-русых волос? Небольшие серые глаза, такие, что без подводки вообще невыразительны под бесформенными неаккуратными черными бровями на фоне веснушчатой кожи, длинного тонкого носа и слишком узких губ, где верхней почти нет, а нижняя оттопырена, как у жеребенка. Ныне на этом лице еще и шрамы красовались, наверное. Но она давно не натыкалась на зеркала, не замечала своего отражения в воде. У нее
Есть его лицо со шрамом через пол-головы до левой брови, отпугивающее, летящее воспоминанием на нее. Тогда было не сбежать из-за веревок, а теперь от своих мыслей вообще никуда не деться. В обоих случаях выход — смерть. Но он же запрещал каждый раз умирать, каждый раз давал призрачный шанс, проверяя то ли ее, а то ли волю небес. И каждый раз что-то позволяло и заставляло выжить. Нет, была все-таки в этом цель, во всем содержались эти странные вести с небес…
Умирать она еще не хотела, она вдруг поняла, что жизнь лучше смерти. Любая жизнь лучше любой смерти. И пусть бы все спорили с этим. Но ее это не волновало.
Только везде теперь она видела повторение бессмысленных действий, люди не желали видеть дальше стены своего восприятия. Стоило только кому-то сказать хоть часть этого кода, хоть несколько слов: безумие, повторение… И вот снова в сознании восставали страшные зелено-карие глаза в обводе темных кругов, узкие испанские губы, точно с картин Гойи. Да… Герцогиня Альба — то еще воплощение зла! Даже коварство в их улыбках пересекалось.
Откуда она знала эти картины? Видела где-то. Когда-то в прошлой жизни.
И вот сейчас снова всплывали видения из прошлой жизни, вернее, грань того, что привело к жизни этой. Как река Стикс.
— Будь ты проклят за то, что сделал со всеми нами, — шептала она и не знала, желает ли так действительно ему вечных несчастий или надсадно зовет его темный дух. Дух борьбы…
Но она не могла сопротивляться сну, она была измучена, выпита до самого дна, выжжена дотла, казалось, настолько, что отдых не был уже необходим. Но нет, оказалось, что тело просило сна. Хоть пробуждения являлись мучительными, потому что во снах все еще являлись картины прошедшего, картины с большой земли. Мифической Большой Земли. А мир оборвался границами острова. Ведь казалось когда-то, будто есть еще что-то, кроме этой западни.
Засыпая, она тихо выдохнула:
— Орхидеи цветут…
И сон сковал ее существо. Сон так похож на смерть. Но сон — это жизнь. Нет, не жизнь, но и не смерть. Но если бы только принес он хоть какой-то покой.
Да, вот они, сны, все еще цветные, с каждым днем все более ненормальные, яркие, искаженные, скачущие страшными картинами, кричащими ртами, перекошенными лицами. Но на этот раз сон казался спокойным, виделось самое начало этой жизни за гранью. Они тогда еще не знали, что это грань, они не знали, что за пределами острова нет земли.
Сон. Прошлая жизнь осталась во сне. Все осталось за гранью сна. Старый корабль, скучная ночь, свет прожектора. Друзья… Все живы. Все являлись к ней
Джейс устало приоткрывала глаза перед рассветом. Она лежала в темноте, слегка удивленно проводя рукой вдоль живота… Страшно… Почему-то теперь она звала маму. Но мама осталась там, за гранью земли, которой нет. Кого звать? Оказывается, быть женщиной не легче, чем воином. Хранителем, а не разрушителем жизни.
Проводила вдоль живота… Эти перекаченные в свое время тугие мышцы атлета, это тело воина. Для чего оно вообще? Только, чтобы проходить круговые трассы на лыжах, чтобы бежать через лес, лазать по деревьям и убивать людей… Неужели только для этого? Что, если нет?
Она не верила, но знала. Как никогда она просила чуда у этой жизни. Одного чуда, единственного. Джунгли все забирали, но вот она — ничего не осталось. Наставало их время чем-то отплатить, она просила, она жертвовала собой, она становилась ими. Еще немного до осуществления плана, еще немного. А потом она пообещала, что выберется с острова любой ценой, не ради себя — ради Вааса. Но раньше нельзя. Потому что дух Райли просил справедливости. Или это ее дух…
Вот уже около месяца она собирала всевозможное оружие, наведывалась еще раз к Герку в Бедтаун, освобожденный от пиратов, но не ставший менее злачным местечком. Контрабандист, как и обещал, уже покинул остров, наверное, осуществив свою затею, отправился на Тибет изобретать гарпунную пушку.
В течение этого месяца Джейс постепенно понимала, почему Цитра хотела заставить убить Дитя Великана. Только зачем именно Райли? .. Он ведь не проливал крови, он ведь не стал убийцей. А она… Имела ли она вообще право на одно-единственное чудо?
Страх жрицы становился понятным мало-помалу, ничтожнейший страх, суеверный. Отчего к ней возникала даже не ненависть, а презрение. Что ж… Может, существовал еще повод жить для одинокой странницы по имени Джейс. Только бы вынести это. Но в смерти Райли оказались повинны они все, сестра, жрица. И Ваас… Все, и только одна Цитра. И долг требовал мести.
С рассветом странница уходила с очередного аванпоста, уезжала, потому что после изгнания пиратов остался и транспорт. Не сказать, что врагов всех истребили: кто мог, скоро сам покинул остров, ведь им больше ничего не светило, у них не было связей Хойта, платить им никто не стал. Оставались в лесах и у заброшенных поселков еще мелкие банды, но Джейс удавалось обходить их. Она решила, что стоит вернуться к Доктору Э. — единственному человеку, которого она знала, единственному, кто еще остался на острове. Он мог помочь, хотя бы посоветовать.