Нет звёзд за терниями

Бонс Олли

Золотая Маска ненадолго замолчала, и Гундольф слышал её учащённое дыхание.

— Ты приносил клятвы добровольно, — дрожащим то ли от волнения, то ли от злости голосом ответила она наконец. — Мог отказаться сразу, если что-то было не по душе, но ты дал слово, чтобы сейчас над ним посмеяться. И за это, за это тебя бы стоило... я бы изгнала тебя, но этого мало...

Симен рассмеялся.

— Да что уж тут. Вернее всего, завтра все мы умрём, — сказал он. — Уж напугала так напугала. Жалею только, что не успею попросить прощения у Софи. Как ей объяснишь? Я ведь всю

голову сломал. Сплошная безнадёжность, как стена — не уйти, да и с моих припасов двоим не прокормиться. А с её стороны это гляделось как трусость, уж я-то понимаю. Да я и есть трус.

Он замолчал.

Госпожа молчала тоже, а потом воскликнула:

— Я не верю, что мне причинят зло. Люди вступятся! Они все клялись защищать меня.

— Вашего господина Третьего прирезали на глазах у всей площади, — напомнил ей Рафаэль, позабыв о том, что не собирался тревожить госпожу. — Никто даже не сообразил.

— Зато господина Второго вы так и не нашли, — с жаром возразила Золотая Маска. — Он придумает, как спасти меня и Раздолье!

— Этот отсиживается в безопасном месте, — сказал Гундольф, — и носу оттуда казать не собирается. Мы его видели, и я так скажу: на него рассчитывать нечего.

— Такого не может быть. Я не верю, не хочу верить! — воскликнула госпожа.

Ещё недолго она держалась, а потом вновь заплакала. Всхлипывания звучали приглушённо — видно, пыталась сдерживаться, стыдилась выказывать слабость.

Гундольф подумал, что нужно, должно быть, пожалеть, успокоить, вот только желания такого он в себе не чуял. Навидался подобных дамочек по службе: эта или будет драть нос и осыпать упрёками, или раскиснет, а это ещё хуже. Тогда он до утра от неё не отцепится, а ведь всё одно ничем не поможет, только время потеряет. А вот с Рафаэлем, с тем не мешало бы перекинуться словечком.

И Гундольф подался ближе, повёл рукой в темноте, нащупал плечо — сидели рядом. А потом сказал вполголоса:

— Давай-ка отсядем. Потолковать нужно, только не хочу, чтобы нас слышали.

— Вот не могу решить, что предпочтительнее, — лениво откликнулся Рафаэль, — лежать связанным, но в тишине, или свободным, но слушать вашу бесконечную болтовню.

— Так я могу связать обратно, — предложил Гундольф. — И оставлю в покое до утра. Ну?

— Что ж, хочешь поговорить — давай поговорим, — пожал плечами Рафаэль. — Но отойти у нас с тобой получится не дальше ближайшего угла. Это же подвал, а не дворец.

И всё-таки он поднялся, зашарил рукой по стене, двинулся вдоль неё. Что-то звякнуло внизу, у пола, и Рафаэль выругался чуть слышно.

— Осторожнее, — сказал он уже нормальным голосом. — Похоже, наш хозяин хранил здесь банки, и не только целые.

Гундольф медленно пошёл следом, не отрывая руки от кирпичной стены. Поддел носком ботинка зазвеневшее стекло. Его собеседник между тем загремел металлом.

— Нашёл пустые ящики, — пояснил довольно. — Если перевернуть, сгодятся вместо стульев. Ненамного, но лучше, чем на камнях. Эй, госпожа, дать ящик?

— Мне ничего не нужно от такого, как ты, — донёсся ответ.

— Как знаешь, — беззаботно откликнулся

Рафаэль и, повозившись ещё немного, затих.

Гундольф наклонился. Рука почти сразу наткнулась на прохладный металл — видно, Рафаэль оставил свободный ящик с этой стороны, позаботился. Жёсткие полосы металла вместо сиденья, каменная стена вместо спинки — не лучшее вышло кресло, но где тут взять иное?

— Так вот, — вполголоса сказал Гундольф, обернувшись туда, где в душной тьме скрывался собеседник. — Не могу я понять, что ты за фрукт. Так говорил о Свалке — аж проняло, только я ведь о тебе иное знаю.

— Да, и что же? — лениво поинтересовался Рафаэль.

— А то, что ты из людей собирался делать уродов. Живое металлом заменять без нужды. Скажешь, не так? Всех твоих уже улучшать дальше некуда, так ты за новыми пришёл. Всё Раздолье думаешь в Свалку превратить, ты, полоумный?

— И с чего бы, — довольно зло спросил Рафаэль, — мне отвечать на такие вопросы?

— А с того, к примеру, что за нами спустятся завтра — да и найдут тебя с осколком в горле. Беда от этих битых банок. Упадёшь сейчас неудачно, здесь темно, никто не увидит. А может, оно и к лучшему будет, если тебя не станет, а, мастер?

— Да кто тебе сказал-то, что я собрался делать подобное!..

— Да ты же сам и говорил, помнишь? При нашей первой встрече. «Всегда можно отрезать, а потом пришить». Ну? Скажешь, не было?

Рафаэль дёрнулся, ящик под ним взвизгнул.

— Веришь или нет, — сказал он, — но я таким не занимаюсь. Поправить дело, если жизнь кого-то искалечила — это я могу. Лезть без нужды — не лезу.

— Ага, — с недоверием произнёс Гундольф. — То-то у тебя под замком наши люди сидели. У нас, конечно, особо не было времени потолковать, но кое-что мне рассказали. Как их порезать хотели и в таких превратить, как вот те, наверху. Как почти всех перебили, когда они сбежать пытались. Как думаешь, кому я поверю, им или тебе?

Его собеседник примолк, но когда Гундольф, устав ждать, решил его поторопить, заговорил вместе с ним.

— Ну, чего воды в рот набрал? Отвечай!

— Ты хочешь сказать, встретил людей...

И оба осеклись.

— Ладно, спрашивай, — позволил Гундольф.

— Ты встретил людей из своего мира? Тех, что были у нас в... скажем, в гостях? Давно встретил? Где?

— В гостях, вот как?.. Я тебе, тварь скользкая, давно мечтаю зубы пересчитать! Сколько хороших парней ни за что пропало, а он ещё смеяться будет?..

— Тихо ты, да тихо же! — вскричал Рафаэль, вырываясь из рук. Ткань его рубахи затрещала.

И всё-таки он получил пару раз по рёбрам, или что там подвернулось под кулак в этой тьме.

— Я всё скажу, только дай сказать! — взмолился он, отворачивая лицо.

— Ага, говори, и живо, — тяжело дыша, потребовал Гундольф и оттолкнул Рафаэля от себя.

Тот сел, скрипнув ящиком, и заговорил торопливо и неровно:

— Было так: ваши люди пришли, бродили по пустоши. Леона наткнулась на них случайно, позвала наших, мне ни слова. Когда чужаков привели, они уже были не очень-то рады встрече. Я этого не хотел, поверь.