Нет звёзд за терниями
Шрифт:
— Никого я не объедал. Я сюда только за другом пришёл. Ник! Ник, ты здесь?
— Ну-ну, за другом, — ухмыльнулся гнилозубый и шагнул вперёд, перехватывая ржавый прут поудобнее. — Сюда на прогулки не возят. Там ты никому не нужен, и здесь ты никому не нужен, дохляк. С дробилкой не управишься, лишний рот, и без тебя дармоедов и паразитов хватает. Значит, ты и есть сегодня наша еда.
Мальчишка сам не понимал, как ещё удавалось делать шаг за шагом, отступая, ведь ноги от страха будто отнялись. Вспотевшие пальцы сквозь
— Так ты чего, сырое мясо жрать предлагаешь? — задумчиво спросил один из толпы. — Как-то оно, ну, не знаю...
— Да ла-адно, если ты носом кривишь, я твою долю возьму!
— А вот чего можно, — предложил тот, с прутом. — Придушим его или шею свернём, потом кровь выпустим в посудину, разделим. А мясо завялим, я сушить умею. Вы пальцы не то что оближете — обглодаете!
— Ну, я в деле.
— Не помню уж, когда я мясо видал. Я так скажу, плевать мне сейчас, от какой оно твари, хе-хе.
— А честно поделим-то, Юрген, или как всегда?..
— Хватай его! — скомандовал гнилозубый, перебив этого последнего. — Брать целым, кровь не пускать!
Он стоял ближе всех. И ещё другой, с распухшими коленями. И здоровяк — тот бы мог сгрести ручищами в два счёта, но отчего-то не спешил, вертя головой в непонимании.
Раньше, чем успел подумать, мальчишка нырнул между людьми и кучей хлама. Зацепился, плечо обожгло.
— Глыба, скотина тугоухая, взять его!.. Джеб, проваливай с пути, чего встал! Виг, держи, держи его!
Кто-то успел схватить, дёрнул за рубаху.
Крики слились в ушах, зазвенели. Флоренц рванулся, с силой всадил осколок в чужое тело. В ногу, в бок — куда достал. Глубоко ли, сам не понял. Человек охнул, ослабил хватку, мальчишка извернулся и припустил прочь.
Он не соображал, куда бежать. И ног не чуял. Вперёд — вот всё, что знал. Мир будто затянулся пеленой, сжался до точки перед глазами, и было так больно и страшно, что в голове даже мелькнуло сдаться. Покончить со всем быстро, а не длить этот ужас.
Позади кричали. Люди отстали, но они знали это место лучше мальчишки. Он не понимал даже, куда летит. Путь двоился, троился, сворачивал. Всё вокруг было рыжим и чёрным, а в ушах стучало так, что уже и крики становились не слышны.
За поворотом Флоренц налетел на человека.
Тот обернулся неторопливо — совсем старик, иссохшая обвисшая кожа так тонка, что можно сосчитать рёбра. Волосы свисают аж до пояса истрёпанных штанов, редкие, почти белые, если бы не грязь. И борода такая же.
— Всё бегаете, детишки? — медлительно и добродушно спросил старик.
— Я, мне... пусти! — взмолился Флоренц.
Не обойти в этом узком проходе, а бить рука не поднималась.
— Ищешь Кори, а? — лукаво щуря слезящиеся
И, закивав мелко, двинулся вперёд. Страшно медленно, загораживая спиной дорогу. Осталось только идти следом, то и дело озираясь и прижимая кулак к сердцу, чтобы не выскочило из груди.
— Во-он туда он нырнул, — остановившись, указал трясущейся рукой старик. — Там его и найдёшь. Хороший он парнишка, Кори, сыром делится. Это хорошо, если дети не забывают стариков.
Флоренц поглядел, куда указывал узловатый иссохший палец, и увидел трубу — широченную, даже он мог бы пролезть. Плоский мятый кусок металла почти загораживал этот лаз, прятал из виду. Труба пронизывала гору хлама, что громоздилась выше человеческого роста, и уводила неясно куда.
— Туда тебе, — подтвердил старик.
Мальчишка сдвинул помеху в сторону и полез, не раздумывая больше, и не сразу сообразил поблагодарить. «Спасибо!» из трубы прозвучало гулко.
Проржавевшие стенки царапали локти, драли рубаху на животе, тянули за штаны. Труба качалась влево-вправо, и что-то над ней стучало и взвизгивало. Но этот путь кончился быстро, и Флоренц выпал на пятачок расчищенной земли.
Позади он услыхал голоса.
— Эй, дурень старый, видал кого?
Беглец затаил дыхание.
— А как же, — охотно откликнулся старик и на том умолк.
— Видал мальца? — поторопили его. — Ростом вот такой, волосы жёлтые. Пробегал он тут?
— Кто? — добродушно спросил старик.
— Недомерок, о котором я толкую. Был здесь кто? Говори!
Старик ещё помолчал и вдруг воскликнул жалобно и тонко:
— Да что ж такое, ботинки потерял! Где же обувка моя? Это вы взяли, над стариком подшутили?
— Да я тебя сроду в ботинках не видал...
— Идём, Венни, только время зря теряем. Чего с полоумным болтать? Всё одно ничего толкового не скажет.
— Это к обеду звонили? — с надеждой спросил старик, уже позабыв о ботинках. — А где это мы? Как отсюда выйти?
— Когда уже ты сдохнешь, дармоед старый, — ответили ему.
Вслед за тем чужие голоса утихли.
Флоренц развернулся осторожно, стараясь не шуметь, и увидал в просвете трубы тонкие ноги старика. Тот нагнулся с кряхтением, взял металлический лист за край и сдвинул, прикрыв лаз. А потом, видно, побрёл куда-то, и тихие его шаги вскоре стали не слышны.
Мальчишка приподнялся и тут же больно стукнулся головой. Охнув, он пригнулся и поглядел наверх: тень, укрывавшую это место, давало рыже-бурое чудище, в котором не сразу и угадывался накренившийся вагон. Днище, почти съеденное ржавчиной, выгнулось наружу острыми краями и нависало низко над землёй. Под таким, пожалуй, и страшно пробираться, а ну как рухнет сверху? Верная смерть. А если внутрь забраться, со стороны увидать могут, да если ещё упадёт, загремит...