Нет звёзд за терниями
Шрифт:
— У меня дом на отшибе. Разрушенный квартал под снос. Там никто не живёт, кроме меня, — коротко ответила Кори, сверяясь с приборами, плохо различимыми сейчас, и выправляя курс. — Остановимся там.
— А дальше? Выйдем к людям, расскажем, что знаем?
Кори стиснула зубы. Понимала умом, что в одиночку не справиться, что эти союзники очень кстати. Но заученное годами правило — никому не доверять, ни с кем не делиться — въелось в кровь. Слова не шли с языка, хотя ясно было, что о планах нужно сообщить. Хотя бы потому, что рука подвела, и подвела сильно. Чтобы валяться
Кори не умела бороться со страхами, но привыкла с ними жить. Вот они сидят, скалят пасти. Поджидают. Нужно не подавать виду, что она замечает их. Стоит только заметить, дрогнуть — набросятся и одолеют.
Она поправила рычаг, замедляя лодочку. Нужно прибыть к городу в час, когда никто не заметит, торопиться не стоит. Левой рукой орудовать было неудобно, но когда темноволосый сунулся, чтобы помочь, Кори оттеснила его плечом.
Как, спрашивается, довериться и работать вместе, если эти люди раздражают? Они не из тех, что станут покорно выполнять указания. Эти полезут вперёд, действуя по собственному разумению, и всё испортят. Они уже отпустили Хагана.
— Дался вам этот город?
В голосе прозвучала плохо сдерживаемая злость.
— Вам-то что за дело до Раздолья? Вы ничего не знаете о здешней жизни. Зачем лезете?
— Рад бы вернуться домой, — насмешливо произнёс темноволосый, — но ты лучше меня знаешь, почему это не получится.
— У нас теперь свои счёты с Рафаэлем, — прозвучал за спиной голос седого. — Он продолжает путь учителя, так ведь? Ты потому убила старика? Чтобы остановить?
Кори промолчала.
— А голову зачем прихватила? Поболтать в дороге? — продолжил зубоскалить темноволосый.
— Джо! — осуждающе воскликнул его товарищ.
Ярость захлестнула ледяной волной, даже дыхание сбилось. Жаль, этого человека нельзя убить. Кори никогда не нравились те, у кого язык быстрее мысли.
— Ты не заслуживаешь пояснений, — сказала она. — Думай что хочешь.
Седой поднялся с места, подошёл ближе. Стоял, вглядываясь вперёд, где заметны уже были далёкие огни города.
— То, что Рафаэль собирается делать с людьми, очень плохо, — сказал он. — Ты права, мы не знаем жителей города. Они нам никто. Но мы чудом избежали участи, что страшнее смерти. Когда пытались уйти, потеряли спутников. Друзей. Рафаэля нужно остановить.
Кори помолчала ещё немного и нехотя произнесла:
— В городе я сбираюсь отыскать госпожу Первую, Золотую Маску. Не знаю, с кем ещё говорить, кроме неё. Надежда лишь на то, что она поверит. Если бы жив был её отец! Вот он бы придумал, что делать, а эта...
— Думаешь, если мы просто выйдем к людям и расскажем всё, что знаем, к нашим словам не прислушаются? — спросил седой.
— Не знаю, поверят ли. В городе никто не знает о Рафаэле и его уродах. Кое-что знал господин Первый, отец нынешней госпожи, но не рассказывал жителям Раздолья...
— Почему же он молчал? Не лучше ли было вычистить это гнездо, не дожидаясь, пока они поднимут голову?
— Леон был безумцем! — воскликнула Кори, и рука её, лежащая
— Не только Рафаэль, — подал голос парнишка. Кажется, Кори впервые слышала его. — От этой, с крыльями, у меня мороз по коже. А она, как назло, привязалась. «Ржавый то, Ржавый это».
Кори обернулась.
— Ржавый, значит? — спросила она. — Был у нас такой... товарищ. Его давно нет на свете.
Вспомнила — и усмехнулась горько. Если бы Ржавому было суждено повзрослеть, может, он бы и стал похожим на этого парнишку. Значит, Немая не забыла. Значит, и ей не хватало старого друга.
— Леона — как дитя, — продолжила Кори. — Ей многое пришлось пережить, и она не всегда понимает, где находится и кого видит перед собой. Но она лучше их всех, понял? Она спасла мою жизнь ценой собственной. Потому запомни, ты — вы все запомните — не смейте говорить о ней плохо. И что бы ни случилось в Раздолье, мы её вытянем. А если не согласны, лучше бы вам сразу уйти на север.
Парнишка промолчал. Все они промолчали, эти чужие люди, но для их же блага лучше, чтобы поступили как велено.
Когда-то Кори надеялась, что смерть Леона решит все проблемы. Она ведь даже не рассказала господину Первому о Рафаэле. Тот так и не узнал, что остался ещё один мастер, пусть лишённый всех записей, но достаточно опытный, с хорошей памятью.
Не рассказала из-за Немой.
Она ненавидела горожан, всех до единого, за Свалку. Пустил бы Леон их всех в расход, и жалость не шевельнулась бы в душе Кори. Но две тысячи человек — это не шутки. Они сидели в городе, за крепкими стенами, и не сдали бы его так просто.
У Леона было не меньше сотни людей. Тело каждого — оружие. И всё же в атаке на город могли погибнуть многие. Не было жалко и этих, страшно только за Немую. За эту глупую, доверчивую девочку, отчего-то привязавшуюся к безумному старику.
Немая спасла жизнь Кори и расплатилась за это собственным телом. Добровольно ложилась на стол, под нож. О, Леон был счастлив. Он по-своему любил Немую, но то была любовь безумного мастера к своему творению. И когда она металась в огне, на грани жизни и смерти, старик беспокоился лишь о том, что не узнает, каковы крылья в действии, если Немая умрёт.
Кори в те дни не раз приходило на ум, что было бы лучше испустить дух на Свалке, чем выжить — вот так. Такой ценой.
Её подружка выстояла и, казалось, случившееся тревожило её меньше, чем Кори. Немая даже как будто радовалась обретённым крыльям, хотя они причиняли ей боль каждую минуту. Ведь бедняжке перекроили едва ли не всё тело, это не Кори с её одной рукой.
А она бродила тенью за стариком, заглядывая ему в рот. И когда ей давали имя — первое имя в её жизни! — пожелала быть названной в честь старого мастера. Летала, чтобы его потешить, пока не падала от изнеможения, а потом пила проклятых капель втрое, впятеро больше прежнего, чтобы выстоять против боли. Пока в ней не осталось почти ничего от прежней тихой девочки, привыкшей держаться за плечом Кори.