НЕТ
Шрифт:
Тогда они пришли вчетвером: Витя, высокий, некрасивый, очень рыжий штурман, пожилой громкоголосый инженер и застенчивый, похожий на девушку радист. Все вместе они были экипаж. Витин экипаж.
– Хорошо бы чайку с закусочкой, ма, – сказал Витя, – коньячку в принципе тоже можно…
Мать захлопотала на кухне, ей очень хотелось принять его экипаж как следует, и она сердилась на Витю: почему не предупредил, что приведет гостей. Мог бы позвонить. Она успела бы тогда поставить пирог, могла соорудить пельмени, не покупные, а настоящие
А мужчины спорили. Спорили громко, нисколько не заботясь об изысканной деликатности выражений.
– … ты несешь, Виктор Михайлович. Сдохнуть мне на этом месте, не прав ты! – почти выкрикивал инженер. – Какие они аферисты? Ерунда! Им приходится спешить, их гонят. Неужели не понимаешь? Большая лайба стоит до сих пор, так хоть на этой надо показать работу…
– Не понимаю и не хочу понимать. Еще два месяца назад надо было начать доводку бустеров на тридцатке. А новые двигатели гонять можно было хотя бы на тридцать второй или даже на Коломбине. Так? Чего ждали, чего тянули? А теперь давай все сразу – и бустера, и движки, и спецоборудование. Это афера. Типичная афера. Ну, здесь-то можем мы называть вещи своими именами?
– Положим, с движками кое-что сделано, – сказал штурман.
– И спецоборудование проверялось на летающей лаборатории, – сказал радист, – это я точно знаю.
Отрывки разговора не сразу, но все-таки долетели до матери, и она встревожилась. Ей не нравился тон разговора. Экипаж был явно недоволен Витей.
– Нет, – сказал Хабаров, – вы, конечно, как хотите, вы сами уже большие и умные ребята, а я давно на слабо не поддаюсь. Серьезные фирмы так не делают. Все, что я думаю по этому поводу, сказал Генеральному и, вероятно, скажу еще…
– Но от машины, надеюсь, ты не откажешься? – спросил инженер.
– На тебя же пальцем будут показывать… – сказал штурман.
– Мы, ясное дело, как вы, командир… – начал было радист, но Хабаров не дал ему договорить.
– Почему не откажусь? Если будет так продолжаться, обязательно и непременно даже откажусь! И плевать я хотел, кто по этому поводу чего скажет или подумает… Конечно, отказываться труднее, чем соглашаться, но у человека должны быть принципы, через которые не переступают.
Мать старалась не слушать, ей был неприятен этот разговор, и все-таки слышала. Не всё – отдельные фразы. Они сами лезли в уши, лезли и оседали в памяти.
Инженер сказал:
– А Лешка Углов, между прочим, раздумывать не будет. Он уже сейчас фыркает и копытом землю роет.
Виктор сказал:
– Углов, конечно, смелый парень. Только смелый он от глупости. На месте ведущего инженера я бы подумал: записываться к нему в команду или потерпеть…
Штурман сказал:
– Черт с ним, с Угловым, я его тоже не люблю. Лучше объясни: почему ты, после того как побился на Зебре, согласился летать на ней снова…
Виктор сказал:
– Чуть тише! Мать!
Мать вошла в комнату и принялась накрывать на стол.
Экипаж улыбался матери. Экипаж во всех подробностях обсуждал последний футбольный матч московского "Спартака" и тбилисского "Динамо". Экипаж с аппетитом выпил коньяк и закусил "чем бог послал". Экипаж собрался уходить…
Это было… Это было две недели назад.
Теперь, лежа в постели и прислушиваясь к ночным шорохам пустой квартиры, мать снова и снова вспоминала тот неприятный вечер.
Когда экипаж ушел, Витя растянулся на диване и стал перелистывать рыжий том "Швейка". Мать не могла объяснить, откуда она это знает, но знала точно: если Витя читает "Швейка", значит ему плохо.
Потом Витя позвонил по телефону. Мать посмотрела на часы и запомнила: было половина первого. По пустякам в половине первого ночи не звонят даже близким знакомым.
– Простите за беспокойство, Вадим Сергеевич, я все время думаю о программе. И мне кажется, мы допускаем ошибку…
Что отвечал Вадим Сергеевич, мать, естественно, не слышала.
– Нет, – сказал Виктор, – нет, с этим трудно согласиться… Ну потеряем месяц, пусть два месяца… В правительстве должны понять…
Потом он долго слушал Вадима Сергеевича. И снова возразил:
– Нет, нет, я все равно не согласен… А если мы людей потеряем?
И опять была долгая пауза.
– Ну, а что Углов?.. Я никогда не позволю себе сказать ничего плохого о коллеге. Но почему вы вдруг стали считать, что мнение Углова имеет какую-то особую, исключительную ценность?
И снова после паузы:
– Неубедительно. Совсем неубедительно, Вадим Сергеевич. Только очень ограниченные люди любят повторять: "Все не в ногу, один ты в ногу". Чепуха! Что? Примеры? Да сколько хотите: Джордано Бруно. Годится? А Циолковский?.. Подойдет? Почему же схоластика? Извините, это как раз самая реальная жизнь, а не схоластика – Хабаров говорил долго.
Мать чувствовала: Витя сдерживается, старается быть не слишком резким.
– Так разве я о себе пекусь? Меня дело беспокоит… Ну, как знаете, как знаете… Может быть, вам действительно виднее, хотя, честно говоря, я в этом совсем не уверен… Может быть… Простите, что потревожил. Спокойной ночи, Вадим Сергеевич.
Да, это было две недели назад… Точно – две недели.
И все это время мать старалась не думать о телефонном разговоре, а теперь вспомнила.
Думать. Не думать. Усилием воли забывать. И вспоминать против собственного желания. Молчать. Не спрашивать. Улыбаться, когда совсем не весело. Думать. Не думать. Ничего не сделаешь – все это обязанности матери, если ее сын летчик, если он служит на аэродроме, если у него такая жизнь и другой он не хочет…