Нетерпеливые
Шрифт:
Все это уже воспоминания, говорила я себе с бьющимся сердцем. Сколько там осталось часов пробыть вместе?.. Однако усилием воли я гнала от себя эти мысли; пусть они приходят потом. Салим еще пока рядом со мной. Достаточно протянуть руку, чтобы его коснуться. Тут я вспомнила, что в запале бросила Лелле: «Я не расстанусь с Салимом до его отъезда». Я повторила про себя эту фразу, источник искушения.
Тем временем Салим уже собрался уходить. В профиль я видела его лицо, слегка напрягшееся, как всегда к моменту расставания. Я готовилась прошептать ему: «А что, если нам остаться вместе на всю ночь, на целую ночь?..» Я уже представляла себе, как две
Вернувшись к центру города, мы еще немного побродили. Салим, как мог, оттягивал минуту, когда я должна была, по обыкновению, сдавленным голосом произнести:
— Уже поздно. Мне нужно возвращаться.
Теперь я знала, что мы останемся вместе до рассвета, но дала ему еще какое-то время помучиться мыслью о скором расставании. Я впервые испытывала подобное удовольствие-сознательно причинять ему страдание. Преподнести его, словно в дар, по собственной воле.
Когда я в конце концов растолковала ему, что могу остаться с ним-дома, дескать, будут думать, что я у Мины, — то даже не почувствовала, что лгу. Мне были нужны эти часы. Салим так удивился, что пропустил мои объяснения мимо ушей.
— Наверное, это будет неосторожно… — в последний раз попытался он возразить.
— Это не имеет значения. Я хочу побыть с тобой несколько лишних часов.
Я молила его взглядом, радуясь тому, что искушаю его. Когда он сказал «да», я ощутила к нему прилив благодарности, как если бы это-коротенькое слово открывало передо мною провал во времени, способный меня поглотить.
— Но что мы будем делать?
Я хотела изложить ему прельстивший меня план: город, живущий для нас одних, наш бесконечный поход сквозь ночь… Но сказала лишь:
— О, ничего! Это не имеет значения.
Смеясь, он призывал меня к благоразумию:
— Но ведь надо будет где-нибудь спать… мы можем пойти в ресторан, потом в кино, но после…
— Так ли уж это необходимо?..
Перспектива сидения в ресторане, потом в кино никак не вязалась с моими мечтами. А он еще говорил о сне!.. Я сердилась на него за то, что он хотел укоротить остававшиеся до утра считанные часы, каждый из которых был для меня драгоценен.
В конце концов он решился:
— За моим кабинетом есть комната, где мне иногда случается переночевать. Мы могли бы поспать там.
— Да, — ответила я.
Я выговорила это с трудом. И с досадой.
* * *
В ресторане я больше молчала. Очень обидно было сознавать, что наша ночь тратится попусту в мире других. Я смотрела на сидевших вокруг и тосковала.
В кинотеатре я задремала. На меня вдруг разом навалилась вся усталось сегодняшнего дня. Салим выбрал удаленный квартал европейского города. Я же взирала на эти принимаемые ради меня предосторожности с полным безразличием.
В фойе я обнаружила, что на моих волосах сохранилась осевшая в саду пыльца. Помню, я испытала насмешливую гордость от того, что в таком виде очутилась посреди множества элегантных женщин, которые в своих декольтированных шелковых платьях казались мне великолепными. Я не завидовала им; они были из другого мира. Об этом говорили мне их взгляды. Пустые и старые. «Я совсем не накрашена. И одета неважно, — хладнокровно оценивала я себя в зеркале. — Зато я чувствую, что полна хмельного счастья и усталости. А устала я наверняка от счастья. И, может быть, я здесь самая красивая, самая привлекательная», —
* * *
Он впустил меня в свою комнату; свет он зажег не сразу. Сделав в темноте несколько шагов, я наткнулась на стул.
Я остановилась, дожидаясь, пока Салим найдет выключатель, но тут вдруг ощутила его рядом. Я очутилась в его объятиях. Его дыхание на моей щеке было учащенным, неровным. Спустя мгновение мне захотелось взять его лицо в ладони. Я громко сказала:
— Зажги, пожалуйста, свет. Я хочу тебя видеть.
— Да, — прошептал он.
Наши тела на миг разъединились, и меня ослепил свет. Рукой я обвила Салима за плечи и прижалась щекой к его груди. Потом подняла глаза; мне нравилось поднимать на него глаза: я видела при этом его подрагивающие веки, волосы, ниспадающие на лоб крутыми завитками. В охватившем меня блаженстве я вздохнула:
— Ты красивый!..
Теперь он казался слегка растерянным. Только что, в темноте, в нем что-то нарастало, какая-то темная стихия. Я поняла это, но сожалеть ни о чем не стала. Я уже знала, что всему между нами придет свое время. Торопиться я не хотела — мы словно бы совершали дальнее путешествие, и больше всего мне нравилась в нем неспешность, привалы в холодке перед тем, как мне затеряться, а может, чтобы нам обоим надежней затеряться потом.
Сейчас же я отдалась бы его натиску покорно — так застигнутый непогодой в ночи лишь наклоняет голову, чтобы переждать бурю. Его хмельному восторгу я ответила бы легкой экзальтацией и сильным смятением; тут бы чуть больше терпения, чуть больше света, и тогда потом мы заслужили бы то неистовое смешение наших дыханий в дремучих лесах, которые мы исходили бы вдоль и поперек и из которых вышли бы одинаково усталые и безмолвные, оба обогатившиеся покоем, словно унесенной оттуда причудливой листвой.
Все это путешествие развертывалось передо мной во взгляде Салима. И Салим понял это по тому, как я льнула к его груди, как смотрела на него снизу вверх. Он понял, и я сразу же восприняла это ответным путем от него, только более осознанно, как если бы мой разум и инстинкт, все, что было во мне самого ясного, чистого, пронзительного, отразилось в нем, чтобы вернуться просветленным. Я улыбнулась ему. Наша любовь была длинным коридором, в котором он соглашался меня подождать.
Потом я прилегла на кровати, подтянув к себе колени и оставив ему в изголовье местечко, чтобы сесть. Его руки, перед этим распустившие мои волосы, затерялись в этой единственной части меня, которая показалась ему демонической. В тот момент я знала, что ему нравится та доверчивость, с какой я улеглась, и моя ничего не требующая улыбка. Я знала о существовании слов, которые могли бы подойти к этой моей отрешенности, — слов невинности, или неведения, или наивности.
Я отвергала их; я их не любила. Салим медленно проговорил:
— Знаешь, как ты мне нравишься?..
Тон его был серьезен. От того, что он выбрал именно такой тон, чтобы произнести эти хрупкие слова, я преисполнилась к нему чувством благодарности. Я закрыла глаза.
— Тебе хочется спать? — тихонько спросил он.
— Меня всегда клонит в сон, когда мне хорошо, — ответила я.
— Спи, — сказал он.
Его негромкий голос согревал меня. Мало-помалу я растворялась в блаженстве, проистекавшем от его присутствия, от тепла, от мягкой перины, от тишины. Как сквозь вату донеслось до меня, что он встал, снял туфли, с предосторожностями примостился рядом. Последним движением перед тем, как заснуть, я положила ему на грудь руку.