Неторопливо, бережно, всецело
Шрифт:
— Гонзо, если съешь ещё одну, то сам превратишься в маршмеллоу, — предупреждаю я. Либо его начнёт тошнить.
Ещё одну? Спрашивает он, поднимая палец.
— Если тебя стошнит, я убирать не буду, — со смехом говорю я.
Рейган накалывает на его прутик ещё одну зефирку. Он отказался уступать, несмотря на то, что другие дети тоже ждали своей очереди. А мне не хватило духу забрать у него прут.
Все дети ушли спать. Гонзо здесь один из самых старших. Из сумерек выходит его мама. Она уже приходила
— Ну что, Карл, готов ко сну? — спрашивает его мама.
Г-О-Н-З-О, показывает он по буквам. Я смеюсь и качаю головой.
— О, значит, теперь ты Гонзо? — Она упирается руками в бока. — У тебя отличное имя. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы тебя звали по-другому.
Я пихаю Карла в плечо.
— Чувак, это был наш секрет.
Затем я перехожу на язык жестов. От тебя не требуется всё рассказывать своей маме. Тут я поднимаю руки вверх, словно спрашивая: «Какого чёрта?» Хотя отлично знаю, что его мама понимает язык жестов.
Он смеётся. Спасибо за сегодняшний вечер. И смотрит мне прямо в глаза. Обычно он очень дёрганный, но прямо сейчас его взгляд говорит мне больше, чем слова или жесты, и прямо сейчас он очень спокоен и серьёзен.
Я смотрю на Рейган.
— Он благодарит тебя за сегодняшний вечер.
Она улыбается и кивает.
— Всегда пожалуйста.
Гонзо показывает на меня. Не смей приставать к моей девушке, когда я уйду.
Я поднимаю руки в знак капитуляции.
— Обещаю, что не буду приставать к Рейган, когда ты уйдёшь. Буду делать это только в твоём присутствии.
Предатель, показывает он.
— Чувак, я тебя предупреждал. — Но я смеюсь. Рейган вжимает голову в плечи и старается ни на кого не смотреть.
— Спокойной ночи вам обоим, — говорит мама Гонзо. А сам он машет нам рукой и уезжает вслед за ней.
— Ты и правда отлично с ним ладишь, — тихо говорит Рейган.
— Его легко полюбить.
Рейган поднимает прут, который оставил Гонзо, и накалывает на него маршмеллоу, а затем протягивает мне.
— Ну давай, городской мальчишка. Это будет первый раз, когда ты пожаришь зефир.
— Ну, будь я проклят, — говорю я, забирая у неё прутик, — это будет мой первый раз с тобой.
Она замирает.
Дерьмо. Я сделал ошибку.
— Я просто пошутил, — спешу поправить ситуацию. Я наблюдаю за её лицом, но она смотрит куда угодно, только не на меня. — Мне не следовало этого говорить. Вслух точно.
Я ещё не опустил прут к костру. Она робко протягивает руку и берёт мою ладонь в свою. Затем подвигает ближе к костру.
— Вот так, — шепчет Рейган. Её рука дрожит,
— Ты в порядке? — мягко спрашиваю я.
Она улыбается мне в темноте.
— Я в порядке.
Я втягиваю в себя воздух, потому что не знаю, как лучше спросить.
— Нет, — говорю я. Она смотрит на меня. — После той ночи. Ты в порядке после того, что случилось той ночью?
Я чувствую, как она напрягается рядом со мной.
— Значит, ты меня помнишь, — шепчет она.
— Я думаю о тебе всё время, гадая, что случилось после того, как ты уехала.
Рейган медленно выдыхает, словно пытаясь успокоиться.
— Спасибо тебе за то, что ты сделал.
— Пожалуйста.
Мне не нужна её благодарность, но, похоже, она долго ждала, чтобы сказать мне это. Я наблюдаю за тем, как поджаривается зефир, как его кремовая поверхность становится коричневой. Но вот его охватывает фиолетовое пламя, и Рейган отдёргивает наши руки и поднимает маршмеллоу к своим губам, чтобы сдуть огонь.
Она сжимает губы и дует, и внутри меня что-то шевелится. Я так сильно хочу поцеловать её, что практически ощущаю её вкус.
— Я не знаю тебя, но у меня такое чувство, что мы давно знакомы. После той ночи ты словно стала частью меня. — Мои слова звучат глупее некуда, и я тут же прикусываю язык, чтобы не сморозить ещё какую-нибудь глупость.
— Я чувствую то же самое, — отвечает она. — Не знаю, станет ли тебе от этого легче.
По крайней мере, я не одинок в своих чувствах.
— Я бы отдал всё на свете, чтобы поцеловать тебя прямо сейчас, — тихо говорю я. Дерьмо. Я правда сказал это вслух?
Рейган улыбается, по-прежнему не глядя на меня. Она выглядит так, как будто… сожалеет?
— А я бы отдала всё на свете, чтобы ты этого не делал, — так же тихо отвечает она. Прут с маршмеллоу склоняется в мою сторону.
С тем же успехом она могла двинуть мне под дых. Прошло два с половиной года.
— Ты ведь не позволила ему украсть у тебя всё, ведь так? — Надеюсь, что нет. Если да, то он победил. Он насильно взял её тело, но вместе с тем взял ещё нечто большее.
— Я искала тебя после той ночи, — говорит Рейган.
— Я попросил своих братьев выяснить что-нибудь о тебе, когда сел в тюрьму, — признаюсь я и смотрю в её глаза, когда она поднимает их на меня. — Нет-нет, никакого маниакального преследования не было.
Рейган смеётся.
— Ты собираешься это есть? — спрашивает она, кивая на зефир.
— Он сгорел. — Она не хочет говорить о той ночи, я тоже не против.
— Некоторые любят маршмеллоу именно таким. — Я успел увидеть достаточно детей, которые ели обугленные зефирины, чтобы знать, что она говорит правду. — Если не будешь, то я съем. — Она вопросительно поднимает брови.
— Давай, принцесса, — говорю я. Рейган снимает маршмеллоу с прутика, отрывает половину корочки, а остальное протягивает мне, говоря что-то о горячем, липком и сладком.