Неучтённый фактор

Фельбер Дарья

Ну, вот и она. Наконец-то! Сидеть тут ещё несколько суток было, мягко говоря, в облом.

Кукольной красоты девица в красном чепчике, с длинными белокурыми локонами и нечеловеческими пропорциями вывалилась из кустов вся поцарапанная и с открытым ртом.

Кот вспомнил о своих прямых обязанностях и нехотя полез на дуб. Совсем обленился: приветственная речь поражала лаконичностью.

— Добро пожаловать, проходи, что тебе у нас понравится — надеюсь.

И всё.

Прямо Маяковский какой-то!

Потом кот разглядел, что у неё на голове, покосился в мою сторону

и вполголоса добавил:

— В чём теперь очень сомневаюсь, — отстрелявшись, он напоследок погрозил мне когтем и раздражённо исчез вместе с местом жительства.

— Ты обещала, — замогильным эхом затихло следом.

Девица с любопытством огляделась, увидела всё ещё сидящую под берёзой меня и сделала почтительный реверанс.

— Здравствуйте.

Воздух тут что ли такой, что все прямо-таки вежливостью лучатся?

— Здравствуй и ты, девица, — я лениво помахала. Ведьма я или не ведьма? Имею право на исполнение зловещего хохота при подсветке снизу карманным фонариком.

— Не поможете ли к людям выйти? — так же чинно продолжила девица.

— Это к нему, — я кивнула на пограничный камень.

Барби послушно повернулась в указанном направлении.

— Направо пойдёшь — жизнь потеряешь (вот это правильно. Направо — это к нам, а оборотни с ней и разговаривать не станут), — привычно затянул румянцевский голосок. — Налево пойдёшь — здоровья лишишься (тоже верно — Федя людей не ест, а вот перепугать как следует — это всегда пожалуйста), прямо пойдёшь — даже не знаю, что тебе и сказать (М-да, что она там у гномов потеряет, умолчим. Думаю, сирену им Мор уже вернул)… Алёна, что б тебе с ней самой не поговорить? Надоело хуже горькой редьки!

Я вздохнула. Нет, со сказочными элементами тесно дружить вредно: все прямые обязанности так и норовят на тебя спихнуть. А у меня, может, моральная травма…

Голубые глаза вновь доверчиво уставились на меня.

— Присядь на дорожку, красна девица, да, как на духу всю правду про себя рассказывай. А коль солжёшь… — от демонического хохота пришлось воздержаться, так как девица ударилась в слёзы.

— Как в церкви батюшке! Только не бросай! С матушкой да батюшкой всю жизнь прожила, да бабушку в лесу навещала, пока не пропала она. А давеча опять в лес пошла, да водицы из родничка испила, да подавилась впопыхах.

Это что — всё? А как же босоногое детство, да коварное убийство моего (для краткости) благоверного?! Ладно, зайдём с другого бока.

— А что бабушка? — как жарко. Я сняла перчатки.

Взгляд девушки упал на мои руки и замутился.

— Что? — я демонстративно протёрла перстень.

— Видела я такой. Во сне, — помертвевшим голосом ответила она. — Так бабушка сказала… Только на траве у избушки кровь была.

— Давай в подробностях, — с трудом притворив отпавшую челюсть, потребовала я.

— Так сон это. Да страшный какой! Будто человека убили, — прошептала девица.

— И много таких снов было? — не отставала я.

— Как и сказать не знаю, — задумалась блондинка. — Бабушка мне как-то зелье дала. Говорит, коли выпьешь — через лес спокойно ходить сможешь и не один зверь не тронет. Я и пила.

Только как свозь лес ходила — не помню. Перед тем что было — всё помню, как с бабушкой после пироги ем — тоже. А прочее… И как будто голос чужой что-то нашёптывает.

— А… человека убитого помнишь?

Девушка задрожала и попятилась. Ну забьётся же сейчас в истерике, что делать буду?

— Расскажи свой сон, — мягко попросила я. Нет мне надо знать.

— Мы с бабушкой чай пили, — с усилием выдавила из себя она. — Потом у меня голова закружилась и я на лавку прилегла. А потом бабушка как бы и говорит: приди в себя, внученька: сейчас гость важный придёт — ты уж приветь, да вином попотчуй, а я вернусь скоро. Ну, и вышла. А тут и гость пожаловал. Волосы тёмные помню, да перстень этот запомнился, когда он бокал с вином брал. А я, как девица гулящая, — тут она покраснела. — То улыбаюсь ему, то ворот платья расстегну. Как будто кто-то за меня всё делает. Как выпил гость вина — так посинел страшно вдруг и на пол упал, да зверем обернулся. Тут бабушка входит, а с ней охотник с ней наш, Ганс. Они его во двор вынесли. Я в окошко — глядь. Только нож окровавленный и увидала. Так без чувств и упала. Просыпаюсь, а бабушка по избе хлопочет. Ни Ганса, ни гостя. Ну ты и спишь, говорит. Спрашиваю, а что с ним-то случилось, с гостем, а она мне — с каким-таким гостем? Сон, чай, какой приснился? Я домой собралась, во двор вышла. Смотрю — трава примята, да кровь чёрная на ней. Значит, не сон это был. А как бабушка пропала — и с памятью всё хорошо стало.

Я задумалась.

Вот ведь хитрая старуха. Прав был Зариэль: заколдовала она девчонку. Что теперь с ней делать?

Барби вновь ударилась в слёзы.

— Да что ты плачешь-то? — из самой меня слезу выжать было практически нереально, разве что крокодилью, потому вид чужих слёз раздражал.

— Так невенчанная во цвете лет померла! — на весь лес завыла она, даже барсук, стратегически спрятавшийся на время визита кота в свою нору, выглянул, узрел головной убор новоприбывшей и поспешно забрался назад под корни берёзы. Были бы у него руки — ещё бы и вход кирпичами заложил.

— Отчего же невенчанная? — поморщилась я, наблюдая быстро растущую кучу выбрасываемой из норы земли.

— По сердцу никого не нашла, — икая, пояснила „Шапочка“.

— Какой же тебе мужик-то нужен? — ох, чувствую, удочерить её придётся. Бросить ведь теперь совесть не позволит. Вот Мор порадуется! — Чай, все парни в деревне сватов засылали.

— Особенный, — вдруг ушла в себя девушка.

— Блондин, хоть, брюнет? — не отставала я. Ну интересно же, как этакая красавица в девках засиделась.

Поколебавшись, она страшным шёпотом и оглядываясь, словно выдавая военную тайну, сообщила:

— Рыжий.

— Что, рыжих мужиков на деревне нету? — опешила я.

— Так не всякий сгодится, — тоном опытной женщины отозвалась моя собеседница, потом, помявшись, пояснила. — Я одного в книге у бабушки увидела, аж сердце зашлось.

Я порадовалась, что всё ещё сижу. В КНИГЕ У БАБУШКИ?! Это что ж за принца неземного она там углядела? Не орка ли, часом?