Неудачница: перезагрузка
Шрифт:
— Мила, если она с головой уйдёт в работу, у неё просто не останется времени на то, чтобы обращать внимания на злостных завистниц, — произносит Глеб примирительно, — Я послушал тебя и дал ей шанс. Всё остальное — в её руках.
— Зачем ты это сказал? — игнорируя последние его слова, негромко спрашиваю.
— Что именно? — спрашивает Глеб, но по его лицу я вижу — он понял, о чём я.
— Зачем ты каждый раз делаешь это, — качая головой и отступая от него на шаг, продолжаю недоумевать.
— Что «это»? —
— Показывать мне, какой ты ко…
— Не советую заканчивать это предложение, — осекает меня Глеб, затем резко обходит стол и останавливается в шаге от меня, — Что тебе не нравится? Я разрешил тебе скинуть на девчонку часть своих обязанностей, я оставил её в компании, хотя планировал выставить сразу после демонстрации столь вопиющей некомпетентности, я был с ней мягок, я даже постарался представить, что оставлю её на ТВОЕЙ должности после твоего ухода. Почему ты продолжаешь вести себя так, словно не замечаешь тех усилий, что я прикладываю?
— А ты прикладываешь усилия? — с искренним удивлением произношу, — Прости, их сложно заметить. Да и к чему такие жертвы? Работа над собой — явно не твой конёк.
— Уйди отсюда, — Бондарёв отворачивает лицо.
А я чувствую, что на этот раз перегнула палку…
Отхожу к двери и произношу негромко:
— Глеб, я благодарна тебе за все шансы, которые ты мне предоставил. И благодарна за школу, которую я получила, работая под твоим руководством. Но меняться ради меня… не надо. Из этого всё равно ничего хорошего не выйдет. Лучше меняйся ради себя. И только если ты сам этого хочешь. Иначе это насилие над собой.
— Решила применить на мне свои знания социального работника?
— Решила дать дружеский совет человеку, которого уважаю… каким бы сложным он ни был, — отвечаю тихо и выхожу в приёмную.
Некоторое время стою, упираясь спиной в дверь его кабинета; затем прохожу к столу мертвецки бледной Сони, неистово строчащей что-то на клавиатуре (наконец-то девочка занялась делом), и спрашиваю спокойно и чётко:
— А теперь оторвись и расскажи мне о коалиции против Глеба. Желательно — подробно и с фамилиями.
Я не имела дара прорицания и не считала себя интуитом от рождения. Но чувство готовящейся подставы мирового масштаба не ослабевало с тех самых пор, как Соня рассказала о "недовольных".
Глава 19. Три заветных слова
Сажусь напротив Лены в зале недорогого ресторана, располагавшегося через дорогу от здания компании. Однокурсница выглядит хорошо — черные волосы уложены крупными локонами, лицо ухожено, одежда подобрана со вкусом. Даже не знаю, радоваться ли подобным переменам.
Лена разглядывает меня с таким же любопытством, разве что не комментирует вслух — а раньше бы стала…
— Неплохое местечко, — оглядываясь по сторонам,
Не спешу «радоваться» старой подруге.
— Да, нашла его недавно. Руководство компании частенько обедает в ресторане на пятом этаже, а я вот… здесь, на первом, — мило улыбаясь, отвечает Лена.
— Да, я знаю. Сама частенько обедаю в «Донне Оливии» с Глебом, — киваю в ответ, стараясь понять, когда же та перейдёт в атаку, — Так о чём ты хотела поговорить, Лена?
— Я думала, мы поболтаем, как в старые времена, — немного теряется та, начиная растерянно хлопать накрашенными ресницами.
Да, я тоже думала, что мы посидим, как раньше… до тех самых пор, пока не выпытала у Сони имена членов «коалиции»…
— Обязательно. Так и сделаем, — киваю, стараясь, чтобы голос не звучал слишком иронично, — Но для начала, расскажи мне, как так вышло, что тебя уволили из компании?
— О, это такая ужасная история, — качая головой, произносит Лена, опуская взгляд в стакан с водой.
Наш заказ ещё не принесли.
— Я очень хочу её услышать, — заверяю, глядя на «подругу» глазами, полными сострадания.
— Ну… ты ведь знаешь, что после всех увольнений и твоего перевода на сороковой этаж, мы остались незащищёнными перед самодурством начальства… — начинает Лена, а я чуть не каркаю от удивления.
Выходит, это я всех защищала? От самодурства-то…
— Какого самодурства? — жалея, что не взяла с собой диктофон (ведь кому расскажу басню, не поверят!), уточняю с любопытством.
— Ненормированный график, отсутствие положенных выходных, — (ага, это когда их в воскресенье вызвали вещи паковать! Мне хорошо известно, что охрана никого не пускает в здание в нерабочее время. Это факт. Но, делаю вид, что «верю», и продолжаю слушать), — сокращение зарплаты и постоянная угроза новых сокращений кадров, — Лена прикрывает глаза, прикасаясь кончиками наманикюренных пальчиков ко лбу, — это был такой прессинг, что многие не выдерживали и увольнялись сами.
— Но ты держалась, — с серьёзным, даже немного озабоченным лицом, смотрю на неё.
— Да, я держалась, — с видом героини русской мелодрамы, произносит Лена.
— Вот только мне ты сказала, что всё нормально, когда разговаривала со мной в последний раз — ещё до увольнения, — замечаю, как бы вскользь, прекрасно помня тот разговор в кафешке на четырнадцатом этаже.
— Я решила не напрягать тебя своими проблемами, — добавляя в голос ещё больше драматизма, отвечает Лена, — у тебя и своих хватало.
— Да с чего бы? Ты же была уверена, что я встречаюсь с Глебом, и всё у меня в порядке, — вновь «припоминая» подробности нашего разговора, протягиваю… а потом по лицу однокурсницы понимаю — переигрываю. Пора остановиться и дать человеку «высказаться», — прости. Так из-за чего тебя уволили? Ты же не сама ушла!