Неудачница: перезагрузка
Шрифт:
Негромкая вибрация телефона заставила блондина повернуть голову в поисках девайса, а затем ненадолго отойти, пока я продолжала смотреть на новогодний фейерверк. Долгое молчание за моей спиной вынудило меня обернуться на мужчину и с улыбкой спросить, что случилось.
Лицо Макса было бледным.
Он поднял на меня глаза и негромко произнёс:
— Самолёт Глеба разбился.
Ровно два года спустя…
Я
Поворачиваюсь к зеркалу и поправляю причёску. Затем бросаю взгляд в угол… и тут же отвожу глаза.
Лина с Лёшей, как обычно, появляются с шумом. Я здороваюсь с обоими, позволяя обнимать себя и отпуская комментарии об их излишней осторожности, затем, когда они проходят в гостиную, дожидаюсь появления своего мужчины…
Блондин входит в прихожую, стряхивая снег со светлых волос, поднимает взгляд на меня… и карие глаза наливаются теплом и любовью. Он быстро закрывает дверь, раздевается и подходит ко мне. Проводит ладонью по щеке и нежно целует. В кончик носа. Я морщусь, давая понять, что хочу большего, и получаю мягкий поцелуй в губы, который бы тянулся и дольше, если бы не Лина.
— Ну, хватит вам! Муж и жена, называется. Неужели времени не хватает?
Я поднимаю бровь, оставляя это высказывание без комментариев, а Макс широко улыбается и проходит в гостиную.
— А где Соня? — удивленно спрашиваю, входя в комнату вслед за ним.
— Она умотала на Бали… или куда-то там ещё? — Лина хмурится и бросает короткий взгляд на Бесова, который апатично жмёт плечами; ну, да, ему не интересны последние сплетни о сотрудниках компании… — В общем, Самуил Викторович её отпустил.
— С кем хоть она улетела-то? — из любопытства уточняю, убирая лишние приборы.
— Да с каким-то новым поклонником, — отмахивается Лина, — тем более, Самуилу Викторовичу помогает Таня… — она косится на Бесова, но тот молчит: лишь недовольно поджимает губы, — ладно, моего благоверного эта тема слегка бесит, так что давайте поговорим о чём-нибудь другом…
— Как твои успехи в общении с американцами? — улыбается Макс, наблюдая за неугомонной парочкой, вновь начинающей играть в «гляделки».
Беседа начинает течь сама собой, мы смеемся, общаемся и шутим, делясь новостями и последними событиями личной жизни.
Через минут сорок мы с Линой отходим в дальнюю комнату — одну из гостевых спален, которая нынче будет пустовать.
— Как ты? — спрашивает негромко Лина, — Я знаю, я свинья — уехала на несколько месяцев и звонила очень редко…
— Я не фарфоровая, Лина, — спокойно улыбаюсь ей, — и меня вполне можно оставить одну.
— Ну, судя по всему, оставлять тебя одну — крайне опасно, — замечает она, скосив взгляд
Мы улыбаемся друг другу.
— Да, наши отношения… пошли на лад, — осторожно подбирая слова, говорю я, бездумно проводя рукой по столу и вспоминая лучшие моменты последних четырёх месяцев, — он очень старается.
— Могу его понять, — искренне отвечает Лина, — ты заставила его сильно понервничать.
— Всё было так плохо? — сосредоточенно смотрю на неё.
— На него страшно было смотреть, — вновь честно отвечает Лина.
— Я считала себя виноватой, — коротко произношу и прохожу к окну.
— В чём? В смерти Глеба? — Лина качает головой, не скрывая своего отношения к моему поведению, — Мила, если кто виноват, то уж точно не ты. Самуил Викторович рассказал Тане о Джун, Таня рассказала об этом Глебу, я не поддержала его в тот момент, когда он нуждался хотя бы в одном друге. Мы все отпустили его в аэропорт… Мила, да ему было даже не с кем поговорить! Но если быть честными до конца, он сам в этом виноват.
— В том, что самолёт упал? — чуть холоднее, чем нужно, спрашиваю у неё.
— В том, что не прислушался к нам. В том, что предпочёл холить свою обиду на весь мир. В том, что отвернулся от друга, узнав, что тот может быть его соперником за твоё сердце… Мила, сама подумай, что бы он сказал той девушке?.. Как бы себя с ней повёл?.. И как бы отреагировал, узнав правду?..
— А ты знаешь её? Это правду? — сосредоточенно смотрю на её лицо.
— Никто не знает. Только сама Джун. Но это дело двух сердец — нам об этом знать не нужно, — мягко покачав головой, отвечает Лина.
— Как у вас дела? — спустя пару секунд молчания, перевожу тему я.
— Лучше не спрашивай. Это какая-то нескончаемая битва характеров. Мы отвоёвываем друг у друга каждую мелочь… каждый сантиметр своей свободы… — она вдруг усмехается и задумывается над чем-то, уплывая в воспоминания… в приятные воспоминания…
— Я всё время думаю о нём, — признаюсь непроизвольно.
Наверное, всё это время я хотела выговориться. Ничем иным появление этих слов в тишине комнаты, я не могла объяснить.
— О Глебе? — Лина тут же меняется в лице.
— Что было бы, выбери я его… — произношу тихо и тут же корю себя за эти мысли.
— Мила, ты бы не выбрала его. Ты его не любила, — терпеливо, словно малому ребёнку, говорит мне Лина.
— Да, но… я же могла попробовать. Попробовать помочь ему…
— Ты что, психиатр? — не выдерживает подруга.
Удивленно смотрю на неё. Она очень редко повышает на меня голос. Точнее — вообще никогда.
— Нет, но…
— Ты готова была заниматься его лечением? Всю жизнь? Готова была сносить все прелести характера сломленной личности? Готова была полюбить его, зная, что он никогда не поймёт значения этого слова?