Неудачница

Тумбочкина Агрипина

— Не ваше дело, — огрызнулась я, — и как у вас наглости хватило после всего звонить сюда?! Мало того, что ваши молодцы пасут подъезд, так и вы еще с вашей гребаной вежливостью?!

— Может, перестанешь мне выкать? — проигнорировав мою тираду, спросил Никольский.

— Знаешь дорогой, а не пойти ли тебе со своими просьбами?

— К тебе?

— Сволочь! — заорала я в трубку, и швырнула ее на рычаг, — ррррррррррр!! Стюш, меня больше к телефону не звать.

— А если Макс?

— А он что? Искал меня?

— Нет, — растерянно

ответила она.

— Есть у меня некоторые подозрения по этому поводу, так что Макс сюда больше звонить не будет, — рыкнула я.

Подойдя к письменному столу, я открыла ящик, в котором лежала моя банковская карточка.

— Стюш! — позвала я племяшку.

— Что?

— Ты дома будешь?

— Да.

— Мне нужно уйти, когда буду, не знаю, если мне кто позвонит, будешь отвечать, что я сплю, — сказала я, попутно собирая вещи в сумку.

— Ты куда-то уезжаешь? — встревожено спросила Стюша.

— Пока не знаю, но если сегодня не приду, значит, я у Ксюхи.

— Ясно.

Подойдя к входной двери, сняла запасной комплект ключей и ключ от крыши. Когда дверь за мной закрылась, я сделала глубокий вдох и решительно взбежала по лестнице. Вход на крышу почему-то оказался открытым.

— Странно…, - я закинула сумку на плечо и полезла на крышу.

Наверху было жарко. Солнце во всю плавило сонный город, но сейчас я абсолютно не обращала на это внимания, мне нужно было подумать. Подойдя к краю, я села на парапет, обхватила ноги руками и уткнулась лбом в колени.

— Что мне делать? — простонала я, прежде чем погрузиться в воспоминания.

… А ты боишься? — он присел рядом со мной на лавочку. Его руки скользнули по талии, заключая в тесные объятия.

… Опасаюсь, — 'неужели он хотел, чтобы я его боялась? Зачем?

… 'а когда я ответила на его поцелуй, как он отреагировал?

…Не верю, — зло сказал он.

…Ненавижу!

…Так-то лучше, главное не забывай об этом, — 'уж поверь мне, не забуду!

Но если мыслить логически, то зачем? В серьезности намерений достать меня? Уже убедилась, так зачем внушать мне ненависть?

Не понимаю…

— О чем думаешь? — как сквозь вату я услышала до боли знакомый голос.

— Какого черта? Никольский! Что вы здесь делаете? — прорычала я, инстинктивно отползая назад.

— Саша, — тихо позвал меня Никольский, а я, наконец, подняла на него глаза.

Он стоял совсем близко, а легкое дуновение знойного ветра донесло до меня пряный аромат его парфюма.

— Уходите, — потребовала я, отводя взгляд от его встревоженных голубых глаз.

'Чего это ему переживать за меня?

— Не делай этого Саша, пожалуйста!

— Не делать чего, — спросила я, отворачиваясь от него, и опустила одну ногу за парапет.

— Оставь эти мысли, зачем ты пришла сюда? Неужели я тебе настолько оказался противен, что ты решила свести счеты с жизнью? — 'что-о-о? да чтоб я из-за тебя? Идиот!

Но

вместо того, чтобы опровергнуть его слова, я решила подыграть.

— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, так и будет, — с вызовом ответила я, посмотрев на него через плечо.

Он пристально глядел на меня, ни делая попыток подойти ближе, но что-то во всем его облике меня смущало. Этот странный тревожный взгляд, напряженная поза, горькая улыбка на лице…что это все значит?

… 'Надеюсь, вам было интересно, в моей компании?

… 'Даже больше, чем ты думаешь'

— Не верю, — прошептали мои губы, а с лица отхлынула кровь, — нет….только не это.

— Что? — спросил Никольский, делая маленький шаг ко мне.

— Стой! — я вытянула в его сторону руку, в предупреждающем жесте, — уходи…мне нужно побыть одной, или ты считаешь, что твой вчерашний поступок заслуживает благодарности и громких оваций? Ты изнасиловал меня, а теперь пытаешься доказать какой ты заботливый! Тогда тебе стоит определиться…

— Ты не поймешь этого, — раздраженно ответил он, — но я прошу, не делай этого.

— Не лезь ко мне со своими советами! Ага? Да и еще, раз уж пришел, будь добр верни мне мои вещи и убери своих псов от моего подъезда!

Лицо Никольского потемнело от ярости, и он метнулся ко мне, я шарахнулась от него и поняла, что теряю равновесие. Перед глазами все поплыло, небо с землей поменялись местами, опора подо мной исчезла.

В голове закрутился разноцветный вихрь, он затягивал меня в себя, словно я была легче песчинки. Он поволок меня за собой, стремительно пронося по радужным виткам воронки. Казалось, не будет конца этой ярко-ядовитой карусели, от которой ощущаешь себя безвольной тряпичной куклой.

А куклу не жалко никому, не жалко сломанных рук и ног, вывернутого позвоночника и растерзанной шеи. Она всего лишь кукла.

Вихрь, наигравшись, остановился, замер и пролился вниз разноцветным конфетти. Яркие кружочки медленно, словно в блаженной эйфории покрывали сломанную куклу ярким глазуревым ковром.

А кукла уже ничего не чувствовала, сейчас она могла позволить сделать с собой что угодно, даже разорвать ее на маленькие бесформенные клочки.

Но она никому не нужная лежала в нарядном сарафане, и невидящим взглядом смотрела в серое ничто.

'Лучше б вихрь довершил начатое… — вдруг подумала кукла, а по матерчатым щекам покатились грязные слезы.

'Разве куклы умеют плакать? — спросил кто-то у нее.

'Наверное, нет' — ответила кукла, и ей захотелось забиться в истерике. Ей дали чувства и эмоции, после того как сломали и выбросили, жестоко…

И она кричала, ругалась и билась головой об радужную землю. Она выла и смеялась, глядя на серое ничто над ее головой.

Неизменным оставалось ее положение. Она, скованная разноцветным серпантином не могла встать и уйти. Изо дня в день, из минуты в минуту, кукла все больше ненавидела себя за беспомощность.