Неудачники, или как сломали забор
Шрифт:
Васька истекал кровью.
Когда Мишка совсем выдохся, я его сменил. Мишка, держа руль, перегнулся через борт и жадно пил воду. Васька очнулся и спросил:
— Это вы?
И снова потерял сознание. Через час мы сменили ему повязку. Кровь запеклась и больше не текла. Я посмотрел на рану, мне стало страшно, и руки задрожали.
— Отвернись.
Мишка перевязал сам.
Я никогда не думал, что весла могут быть такими тяжелыми. Поднять и опустить! Поднять и опустить! А солнце пекло. Я задыхался, руки отваливались, болели, ныли. И тут я заплакал,
— Давай, давай…
И все оглядывался, не идет ли за нами моторка. Я потерял счет времени. Оно растянулось, как резина. Поворот, еще поворот, снова поворот! Давай, давай! Скрип, скрип…
— Машина!
Я подумал, что Мишка сошел с ума. Но действительно позади нас по прибрежной дороге шел грузовик. Мы врезались в берег. И я помчался навстречу.
— Чего тебе, — спросил шофер.
— Васька… у нас в лодке… Его в город надо… Умрет, — запинаясь, бормотал я.
— Деньги есть? — спокойно спросил шофер.
Я молчал.
— Иди, иди, не хулигань.
Он сунул в рот папиросу, и машина унеслась, а я захлебнулся в облаке пыли. Я сел на дорогу, и, если бы Мишка не втащил меня в лодку, я так бы и остался там, потому что больше всего в этот момент мне хотелось умереть. Номер машины я запомнил на всю жизнь — ХЕ 13–87.
Снова лодка, солнце, Васька.
Толи все не было, и вскоре мы поняли, что надеяться нам не на кого. Мы держались середины реки, где течение было быстрее. На Ваську я старался не смотреть. Но перед глазами все время качалась грязная царапина на его пятке.
— Пить, — шевельнулись Васькины губы.
И мы скорее поняли это, чем услышали. Мишка смочил ему губы водой. Кардинал не узнавал нас. Я не заметил, как кончился лес и началось поле. Мы с Мишкой снова сидели на веслах, и снова лодка выписывала по реке зигзаги. Васька очнулся и тихо спросил:
— Рыбу…
— Что-о? — кричал ему Мишка, как глухому.
— Видели?..
— Видели, Вася, видели. Громадная!.. Ты только держись.
Толи все не было. Река словно вымерла. Никого… Мы плыли, как во сне, и несколько раз врезались в берег. Я помню только, как неожиданно позади осталось то место с соснами, где мы играли в мяч, а Васька поймал окуня.
— Больше я не могу…
— Можешь, — спокойно сказал Мишка.
И я смог, и все началось сначала: поворот, еще поворот, снова поворот. Река была гладкая, как каток. Потом мы выдохлись совсем, и нас несло по течению. До города оставалось километров двадцать.
Вдруг сзади затарахтел мотор.
— Толя, — сказал я очень громко, а Мишка меня не услышал.
Лодка шла по течению. Васька не шевелился и даже не стонал. Мы боялись к нему притрагиваться. Сзади показалась моторка.
Я вскочил — это была какая-то долбушка с подвесным мотором. Она поравнялась с нами.
— Дядя, — сказал Мишка парню в красной майке, сидящему за рулем.
Он нас потащил на буксире. Тарахтел мотор, парень еще и греб веслом, а мы сидели и смотрели в воду.
Город выплыл навстречу сотнями
Парень остановил какую-то «Победу», и Ваську увезли. Я не помню, как зашел домой, свалился в постель, и мне казалось, что я гребу, гребу, гребу огромными стопудовыми веслами.
Разбудил меня Толя:
— Ты и так уже проспал больше суток.
Я вскочил.
— Что с Васькой?
— Доктор сказал, как в кино: «Мы ничего бы не смогли сделать, если бы его привезли на час позже». Вчера ему сделали операцию, и самое страшное позади. Эх вы, пилигримы…
— Где же вы были? — спросил я.
Толя слабо улыбнулся:
— Вас догоняли. Мотор-то я так и не починил. Мы пришли в город часа через два после вас.
Он почему-то смутился и осторожно пожал мои забинтованные руки:
— Ты обязательно к нам заходи. На охоту пойдем. И Мишка пойдет, и Колька…
— И Вася, — сказал я.
— И Вася…
Матрос еще посидел немного, и мы пошли в больницу.
Мама расщедрилась и дала целых два рубля на апельсины.
СНОВА СИДИМ НА БРЕВНАХ
Наступило 31 августа. Завтра в школу.
На наших бревнах сидело человек пятнадцать. Собрались все, кто разъезжался на лето. Они перебивали друг друга, рассказывая о своих приключениях. Эдин купался в Азовском море во время семибалльного шторма. Другой убил из рогатки двенадцатиногого спрута, какого и в музее не найдешь. Третий совершил восхождение на Эльбрус. А Митька Костин помог пограничникам задержать иностранного агента с фотоаппаратом. А нам и похвастаться было нечем. Разве что лодку построили, а кому это, кроме нас, интересно. Эх, и неудачники же мы! Даже поход провалился.
На велосипеде прикатил Чомбе:
— А я двор очистил, и все об этом знают!
— Мы тебя с нашего двора выпишем, — возмутился Колька.
Вдруг на балкон выскочили братья башибузуки и как шарахнут вдвоем из отцовой двустволки. Мы так и посыпались с бревен. Витька закрыл кобеля своим телом.
Один Колька не испугался.
— Салютуют!
На балкон вышел Кардинал Ришелье.
Мишка так обрадовался, что ни с того ни с сего закричал:
— Ура! Физкультурный привет!
Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что в 20.00 собрались все мальчишки и девчонки нашего и 76-го дома, и от зеленого забора даже щепок не осталось. Мы их спрятали в Витькином сарае — все равно он не запирается. Управдом здорово сначала переживал:
— Какой забор поломали…
Но потом здраво рассудил:
— А может, оно и к лучшему. Спишем за ненадобностью.
Утром 1 сентября мы двинулись в школу целой толпой.
— Давай я твой портфель понесу, — сказал мне Васька и заулыбался, словно ему подарили ножик с тремя лезвиями и вилкой.