Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ
Шрифт:
— Да, пожалуй, место хорошее.
Сказанное ею слово «напоследок» дрожало на кончике языка. Дрожало и никак не срывалось.
Мы снова вышли в город. Она несла сумку, я — большую котомку. Мы шли, выбирая по возможности тёмные улицы. Зашли в пивную под названием «Осьминог». Место было тоскливое. Заправляли пивной мужчина с женщиной — очевидно, супружеская пара, и кроме сидевших за столиком у входа трёх чиновников — наверное, мелких сошек из муниципалитета — в пивной не было никого. Мы выбрали столик у дальней стены, где балка как раз загораживала нас от входа. Заказали еду — варёные щупальца осьминога, рубленую ставриду и ещё что-то. Выпили холодного пива. Усталость, накопившаяся
«Мрачный как туча»… Слова парня из квартала Синсэкай вместе с голосом её брата, который я слышал вчера утром в Дэясики, звучали в моём сердце снова и снова. О его приходе я умолчал. Как умолчал и о том, что за два дня перед тем ко мне приходила тётушка Сэйко. Для девушки обе новости были бы равносильны совету: езжай в Хатта. Но и этой фразы «уголька» наверняка было ей вполне достаточно. Из того же разговора выяснилось, что и Маю пустился в погоню и рыщет где-то поблизости. Потрясённая, она вела себя как спасающийся от хищника страус, словно каждой клеткой своего тела чувствовала надвигавшуюся опасность. Но поверить в то, что этот ужин станет нашей «последней вечерей», я и теперь не мог. С другой стороны я тоже трепетал, чувствуя, что с каждой минутой к нам всё ближе подступает её брат, «мрачный как туча», и татуировщик с его ледяными глазами. Завтра — последний срок, двадцатое августа.
— Того парня зовут Тэрамори. Наверняка донесёт обо всём Маю. Что встретил нас возле зоопарка.
— Наверное, донесёт.
— Тебе что, всё равно?
— …
— Брата жалко. Ищет меня всё, ищет… Совсем, небось, с ног сбился. А я не поеду — не дождётся.
Молчание прозвучало как сказанное слово. Я снова мучительно попытался выговорить что-то, но не мог. Кровь оглушительно пульсировала в ушах. Совсем тихо Ая проговорила:
— Поедем завтра в Акамэ?
Она заглянула мне в глаза. Снова оглушительное молчание. Мне казалось, будто я дышу безмолвием, живу им. Запахло сушёной каракатицей, которую жарила на решётке хозяйка пивной. Я подлил пива в её стакан. Ая налила мне. Не в силах отвести глаза, я смотрел как медленно поднимается пена. Она дошла до краёв, я поднял стакан и выпил его так, словно пил горькую чашу своей судьбы. Залпом и до дна.
Я рассказал ей всю историю о том, как Симпэй запустил в меня камнем.
— Так вот оно что! — проговорила она, смеясь. — Он, знаешь, со странностями, как и папка его…
Я почему-то вспомнил жалкую участь, которая постигла его бумажные фигурки.
— А вы не знаете, где его мать?
— Чего не знаю, того не знаю. Об этом Маю никому не рассказывал — даже мне.
— Вот как…
— Но слухи-то я всякие слышала.
— Например?
— А люди всегда одно и то же говорят. Что сбежала с его лучшим другом, в таком духе. Или что мать ребёнка была сначала с кем-то ещё и что родила от Маю, когда её парень своё отсиживал.
— Отсиживал?
— Ты чего, глупый что ли? — проговорила Ая с многозначительной ухмылкой. Очевидно, имелось в виду «за решёткой». Ая заказала холодное сакэ и принялась пить одну чашку за другой, то и дело подливая мне. Время пролетело быстро.
Шагая по тёмным улицам, мы вышли к храму Икутама. Во дворе я справил нужду, глядя как блестит изогнутая струя в ядовитом свете неоновых вывесок. Вокруг храма теснились бесконечные дома свиданий. Мы выбрали один из них — «Неаполь». Оба были пьянее, чем вчера. Обнявшись, повалились было на кровать. Но запах пота был невыносимый, и мы сразу же пошли в ванную и приняли душ. Я намылил её с ног до головы и тёр её, долго, словно пытаясь отмыть её душу от грязи. Краски на её спине стали ярче, заблестели, и татуировка задвигалась, словно живая.
— Это — прошлое.
— А?
— Чего тебе тут не понятно? Вроде бы сидим, вместе время проводим, да только время это — прошлое. Которое потом вспоминаешь. Скажешь, нет?
— …
Ая поставила кружку на стол и подвинула к себе телефон.
— Сестрица? Это я, Ая. Ну да! Буду ещё тебе рассказывать! Ага, без брата. А почему это я должна в Хатта ехать? Ты и поезжай! Ну и что, что завтра? Поучать меня будет! Тебе надо, сама и езжай. Сама под мужиками лежи. Заработаешь, да вернёшь. Ещё чего! Не дождёшься. Слушай, а я сегодня Тэрамори видела. Ой пристала-то! Да не скажу я тебе, где я! Нет, я понимаю, Су Ён в пелёнках у тебя, трудно, конечно. Но я с какой стати ехать должна? Бред какой-то. Ладно, давай.
Ая повесила трубку. Завтра — назначенный день, двадцатое августа. На глаза навернулись слёзы. Ая сняла халат, легла. Протянув руку, выключила лампу. В сумраке татуировка казалась огромным, омерзительным кровоподтёком. Я повернул девушку к себе, и её груди качнулись.
24
На следующее утро мы вышли из дома свиданий в начале девятого. Совсем недалеко находилась станция Уэхоммати линии Кинтэцу, но Ая сказала, что лучше пройти ещё немного до Цурухаси — станции кольцевой. Мы медленно пошли вниз по улице. Нашли у станции столовую и поели гамбургеров, стоя у стойки. Когда мы доели, Ая сказала:
— Ещё одно дело сделать надо. Перед тем, как ехать в Акамэ.
— Что за дело?
— Помнишь то место, где я вчера сумку взяла? На станции Тэннодзи? Подожди меня там, ладно? Сейчас почти девять, и до половины двенадцатого я точно обернусь.
— Вы… А, хотя, ладно.
Я растерялся. Подумал, что она решила бросить меня. И она немедленно прочитала это в моих глазах.
— Чего разволновался? Да не беспокойся, не брошу я тебя.
Ая повернулась ко мне спиной. Вышла на улицу. Я пошёл было за ней. Но она быстро подошла к стоявшему у обочины такси, сделала знак водителю открыть дверцу, мельком взглянула на меня и села в машину. Я увидел её на мгновение через стекло заднего сидения. И машина уехала.
Всего минуту назад мы стояли у стойки, спокойно ели гамбургеры, и вдруг… Как холодно она взглянула на меня напоследок… Сердце похолодело, словно скованное холодом её глаз. Я запрокинул голову. Увидел августовское небо, такое голубое… Подумал, что меня вдруг выбросило ещё в одну неизвестность.
Я почему-то вспомнил станцию Ёцуя. Вспомнил, как Масако сказала: «прощай», как повернулась и ушла. Тогда я почувствовал, что теряю что-то навсегда. Но что?
Ая — такой же чужой мне человек, как и Масако, человек, в сердце которого скрипят неведомые мне поршни. Но её слова, все те слова, которые я услышал за эти два с чем-то проведённых вместе с нею дня, жили во мне, дышали, переплетаясь в сумасшедший клубок. Плач человека, которого замуровали в бочке и бросили в море пролива Акаси. Тихое дыхание девушки, затаившейся в картонном ящике…
Я шёл вдоль путей подвесной железной дороги. Станция Тэннодзи была третьей по счёту. Вчера утром Ая уже попыталась уехать без меня — очевидно, не желая впутывать меня в свои проблемы. Как она изменилась вчера, после той встречи в квартале Синсэкай… Я тоже испугался не на шутку. Но не мог забыть выражение, мелькнувшее в её глазах, когда она сказала, что хочет съездить со мной к сорока восьми водопадам Акамэ — «напоследок». Нет, выбора у меня не было. Но куда же она уехала так внезапно? Неужели в Хатта? Но тогда всё кончено. Только бы не это…