Неугасимое пламя
Шрифт:
Мысль о том, что я проведу с ним всю оставшуюся жизнь, поддерживает меня в моем нынешнем одиночестве. Дети, внуки — какой отрадный луч света в этом темном хаосе!
Возвращайся скорее, любовь моя!»
Рэчел сделала глоток кофе, не отрывая глаз от написанных ею строк. Обмакнув в чернильницу перо, она принялась вычеркивать одни фразы, вписывать другие, и так до тех пор, пока результат не удовлетворил ее. Она трудилась над статьей, собираясь послать ее в Ирландию школьной подруге, отец которой
Писательство давало Рэчел возможность зарабатывать карманные деньги и — самое главное — помогало реализовать ее способности. Будучи школьницей, она обожала писать сочинения, а затем вдруг обнаружила, что мысли и наблюдения, облеченные в слова, могут стать для нее источником заработка. Она начала с рецензий на прочитанные книги и обзоров новоорлеанских новостей, затем стала описывать свои впечатления от креольского общества. Проведя в новой стране совсем немного времени, она еще не утратила способности смотреть на нее взглядом свежим и беспристрастным.
Рэчел взглянула на коробочку, стоявшую у нее на столе, и довольная улыбка озарила ее лицо. В коробочке находилось кольцо, на собственные деньги заказанное ею для Мэтью. Золотой ободок с переплетенными буквами «Р» и «М». Оно должно было заменить кольцо с топазом, которое теперь носила она в знак их обручения.
Рэчел собиралась вручить его Мэтью в его ближайший приезд домой. Каждый день, проведенный вдали от него, был для нее наказанием, мучением, которое она переносила все с большим и большим трудом.
Он сумел переправить ей два второпях написанных письма, и она читала и перечитывала их — внимательно, бережно, запоминая каждое слово. Мэтью был краток, сдержан и не делал ни малейшей попытки приукрасить то, чем он вынужден был заниматься. Но их писала его рука, и одного этого было достаточно, чтобы Рэчел дорожила ими больше, чем всеми сокровищами мира.
После того как Мэтью отправился на войну, Рэчел неоднократно гостила у его родителей в Бель-Шансон. Помолвка сына с Рэчел встретила у них горячее одобрение. Фрэнсис Деверо пообещала, что, как только эта окаянная война будет окончена, она задаст такое свадебное пиршество, какого Луизиана еще не видывала, а в качестве свадебного подарка они с Эдуардом решили организовать для молодых медовый месяц в Европе с посещением Лондона, Парижа, Вены и Рима.
Рэчел пришла в восторг от щедрости будущих свекрови и свекра и молилась о том, чтобы военное противостояние не продлилось долго. До нее уже дошли слухи, окружавшие имя Мэтью Деверо. Ропот возмущения, определения типа «предатель», «перебежчик» витали в воздухе. Совсем недавно, завтракая с Каролиной в ресторане «У Антуана», она вдруг услышала, как изрядно набравшийся и с трудом ворочающий языком тип возмущается:
— Мэтью Деверо — подлец, гнусный предатель, он недостоин дышать одним воздухом с порядочными людьми. Мерзкий янки, дружок
Услышав это, Рэчел стиснула зубы, чтобы не дать своему гневу выплеснуться раньше времени, поднялась с места и объявила Каролине, что покидает ресторан, но прежде должна кое-что сделать.
Каролина, кивнула, с тревогой глядя на нее, а Рэчел взяла со своего стола стакан с водой и направилась к дерзкому болтуну с ледяной улыбкой на губах.
— Вы круглый болван, сэр, — громко проговорила она и выплеснула стакан ему в лицо. — Мэтью Деверо — человек чести, но вам это понятие, очевидно, незнакомо.
Пока обидчик Мэтью отплевывался, его спутница, обратившая внимание на ирландский акцент Рэчел, визгливо выкрикнула:
— Какое понятие о чести может иметь ирландская потаскушка?
Рэчел вздернула подбородок и смерила ее презрительным взглядом:
— Больше, я полагаю, чем вы в состоянии себе представить, мадам. Я предпочла бы слыть уличной девкой, чем подружкой труса. — С этими словами Рэчел покинула ресторан.
В ней до сих пор закипал гнев при воспоминании об этой стычке, при мысли о том, что какой-то идиот мог счесть ее Мэтью предателем, в то время как он сражался за свои убеждения. В ее глазах Мэтью был героем, человеком огромного мужества, ведь он решился выступить против общества, воспитавшего его.
Кэтлин Галлагер вошла в комнату, где работала ее дочь. Когда-то это была маленькая детская, превращенная Рэчел в кабинет с помощью простого дубового стола и удобного стула. На столе находилась распечатанная пачка бумаги, чернильница, экземпляр «Дейли кресчент» и последний номер журнала «Лейдиз бук» со статьей Рэчел.
— Там внизу тебя кто-то ждет, — объявила Кэтлин.
Рэчел вскинула голову:
— Кто?
— Не знаю, — пожала плечами Кэтлин. — Какой-то паренек-негр, который сказал, что должен поговорить с тобой лично.
Рэчел стремительно выскочила из-за стола.
— Может быть, он от Мэтью, — проговорила она, пробегая мимо матери и устремляясь по лестнице вниз.
У входной двери стоял подросток, в котором она сразу узнала Джексона, грума, виденного ею в день первого приезда в Бель-Шансон.
Подойдя к нему, Рэчел ласково улыбнулась.
— Что привело тебя ко мне, Джейсон? — спросила она.
— Мне сказали отвезти вам это самое письмо, мисс Рэчел, и не давать его никому, как только вам, мисс, — объяснил Джейсон и, погрузив руку в карман штанов, извлек оттуда перепачканный конверт.
Рэчел с первого взгляда узнала твердый мужской почерк. Письмо было от Мэтью.
— Он здесь? — воскликнула она, затрепетав.
Джейсон покачал головой, лицо у него было растерянным:
— Это самое письмо мне дал батюшка мистера Мэтью. Его привез какой-то человек на лошади, ночью. Он явился в Бель-Шансон и отдал хозяину кожаную сумку. Потом вскочил на лошадь и ускакал, да так, будто бы за ним сам черт гнался.
— Спасибо тебе, Джейсон, что сразу привез мне письмо, — Рэчел ласково обняла мальчика за плечи. Это так поразило Джейсона, что его темные глаза стали круглыми, как плошки.