Неугомонные бездельники
Шрифт:
— Из «Риголетто»? — воскликнул я. — Да ты что, Генк?
— Халтуркой попахивает, — заметил Борька. — Спорим, что он сорвет тебе номер!
— Почему?.. Не-ет! Король Морг поет — будь здоров! — уверенно заявил Генка.
— Когда же ты успел его научить? — спросил Славка.
— Я и не учил, он сам запел… Только я задел ноту «ми», он как гавкнет!
— Хм, — сказал Борька, — не зря, значит, галстук носит — артист.
Разложив на фанерке еду, Юрка распорядился:
— Жор, химики-мумики!
Пока друзья устраивались, я еще раз, более ревностно, проглядел программу. Мне стало досадно немного, оттого что концерт не срывается из-за нас,
Друзья уже нахрумкивали. Мне сунули мою долю лимонада в бутылке, я с кряком выпил и метнул бутылку к сараю. Она попала в низ стены и… воткнулась в нее горлышком, как нож в масло.
— Э! — прошептал я пораженно. — Смотрите!.. Бутылка воткнулась! Вон она…
Первым у стены очутился Юрка. Он выдернул бутылку, осмотрел стену и вдруг начал легко и бесшумно отделять от нее кусок за куском — доски оказались насквозь прогнившими. Когда образовалась приличная дыра, Юрка напролом сунул туда свою отчаянную голову и замер на четвереньках, как тот древний человек на рисунке из географии, который достиг конца света и выглянул за небесный свод.
Мы околдованно сидели вокруг.
Он долго не шевелился, мы уже заволновались, но тут Юрка выдернул голову и, вскинув руки, восторженно прохрипел:
— Вы! Это же склад!.. У-у, сколько там всего!..
— Ну-ка! — Я оттолкнул его и тоже — ширк! — в дыру.
Меня обдало холодом и мазутным запахом. Запыленная фрамуга едва пропускала свет, и это сгущало складское богатство. Там и тут истуканами чернели бочки и ящики, прогибались перегруженные стеллажи, дырчато пузырились на стенах какие-то панцири. И еще что-то стояло, висело, лежало… Я не успел разобраться — меня вытянули, и в дыру нырнул Борька.
Потом Славка.
Генка же, весь подобравшись, косился на отверстие, как на змеиную нору, а когда Юрка принялся деловито расширять ее, горячо и прерывисто дыша, крикнул вдруг:
— Ты что?
— Чш-ш!.. Не крякать…
— Да вы сдурели!.. А вдруг кто придет?
— Будь спок!.. Три года не приходили, а тут придут?.. В этих ящиках — шарикоподшипники, чтоб мне! По самокату обеспечено! — подогревал нас Юрка, понимая, что если все мы восстанем, то его затея провалится.
Но Генка не сдавался. Поднимая над бурьяном голову, оглядываясь и прислушиваясь, как камышовая птица, он шептал:
— Ой, пойдемте отсюда!.. Вовк, Славк, Борьк! — К Юрке самому он и не обращался, чуя, что тот невменяем. — Пойдемте лучше, а то будут нам
За наши души шла борьба, словно за раненных на нейтральной полосе фронта, как сказал бы дядя Федя, которого именно так и спасли. У Генки был особый нюх на нечестное, и, уловив его, он терялся начисто. Нюх этот был и у нас, но мы ближе, смертельно ближе подкрадывались к нечестному. Сейчас бы самый раз шикнуть на Юрку да шлепнуть его по рукам, а мы — нет, мы, затаивая дыхание, следили за его четко-настороженными движениями, и, когда он, кончив и мотнув над головой, дескать, за мной, первым вполз в склад, я с каким-то жжением в желудке, точно заглотил огонь, нырнул вторым, с радостью слыша, как пыхтит и процарапывается позади Славка, для которого лаз оказался тесноват.
Чуть прикасаясь к каким-то холодно-липким предметам, мы двигались осторожно-плавно, как лунатики. Нам ничего не нужно было, только ощущать опасность. А она тут была, как пульс — у самых ворот, откуда просачивался свет, где с перебоями и стрельбой чихпыхал мотор и о чем-то яростно спорили рабочие. Зайди кто — и мы пропали! Мы — преступники!.. Не зря нас Анечка и прочий оградный люд подозревали, ой, не зря!..
— Подшипники ищите! — хрипло напомнил Юрка.
Будто очнувшись, мы стали обшаривать ящики, где могли храниться шарикоподшипники. Нет, не для самокатов, которые мы никогда не мастерили, потому что поблизости от нас не было ни асфальта, ни деревянных тротуаров, искали просто так. А может быть, и взяли бы просто так, но в ящиках оказались болты с гайками разной величины да какие-то финтифлюшки. Юрка даже ругнул начальство за такой бедный выбор.
В углу, за высоченной стопой автопокрышек, мы с Юркой наткнулись на машинные камеры, наброшенные на деревянный штырь, на какие продавцы накалывают чеки, только больше, понятно. Юрка гмыкнул, оценивающе пощупал их и пересчитал вроде, потом фыркнул и коротким синичьим посвистом дал сигнал к отступлению.
К дыре, светлевшей на неопределенном расстоянии, мы отходили не спеша, как победители.
Увидя нас, Генка аж охнул от радости, живо заслонил отверстие радиатором, который приволок заранее, и тихо, втайне от остальных, спросил меня:
— Ничего не сперли?
Он, кажется, считал меня самым честным после себя человеком. Я улыбнулся ему, весело мотнул головой, мол, ничего, и мы, опять забившись в кабину, с новым голодом набросились на оставшуюся еду… Нет, никакие, к лешему, мы не преступники! Зря Анечка поклеп на нас возводила.
ТОМКИН СЕКРЕТ
Я сидел на кровати и в косых лучах солнца, прощально заглянувшего в наш каземат, просматривал новенькую «Геометрию», только что принесенную отцом. Я любил математику и теперь, любуясь треугольниками, ромбами, как таинственными письменами, заранее чувствовал, что с геометрией я отлично подружусь.
Мама с отцом ушли к тете Шуре-парикмахерше смотреть по телевизору какой-то балет. Своего телевизора у нас не было. Родители считали, что он, как змеиный яд, полезен только в микроскопических дозах, а в больших — убивает. И хоть я ручался, что меня не убьет никакая доза, даже лошадиная, они держались своей теории.
— Эй, Вовка!.. Гусь! — раздалось под окном, и по стеклу градом прозвенели щелчки. — На выход!
Это была Мирка.
Намаявшись за день с двумя своими горластыми братцами, вечером она вырывалась из дома и вихрем облетала двор, будоража и тормоша всю нашу братию, которой только этого и надо было.