Неуклюжая Анна

Литтл Джин

Доктор прищёлкнул языком. Он стал быстро-быстро говорить по-английски. Мама вскинула руки и затараторила в ответ по-немецки. Доктор Мильтон отвёл их назад к доктору Шумахеру, и два доктора принялись о чём-то разговаривать. Зольтены в тревоге ждали. Анна сидела угрюмая, привычно обиженная и колючая. Она пыталась представить себе, что её тут нет. Только это не получалось.

Доктор Шумахер отвёл её в какую-то другую комнату, где её усадили в кресло и стали примерять различные оправы для очков.

—

Какая симпатичная девочка, — сказал добродушный оптик.

Анна взглянула на него исподлобья.

— Даже с очками у неё не будет нормального зрения, — объяснил Франц Шумахер, когда они все опять собрались у него в кабинете. Взрослые сели на стулья. Анна стояла рядом с папой, но даже не смотрела в его сторону. Она ковыряла потертый ковер носком ботинка. Может, удастся проковырять дырку, будет для доктора хороший урок.

— Ей придётся пойти в особый класс для слабовидящих, — продолжал доктор. — Занятия там полегче, и все дети — с плохим зрением.

— Не пойдёт в школу с остальными! — простонала мама, всё ещё надеясь, что не поняла чего-то.

Доктор Шумахер спокойным, ровным тоном повторил по-немецки:

— Это очень хороший класс. Ей там будет хорошо. Тебе там понравится, Анна. Очень понравится.

Ему с самого начала приглянулась колючая маленькая девочка. Теперь, когда он представил себе, как тяжело ей было учиться в школе, ему ещё больше захотелось с ней подружиться.

Все это явственно прозвучало в его голосе, он не только убеждал её в том, что класс хороший, его интонации, даже без слов, говорили, насколько она, Анна, ему нравится.

Анна продолжала ковырять ковер носком ботинка. Она не глядела на доктора и ничего не отвечала. Он был теперь как все — часть кошмара, в котором она всегда жила. Она почти не слышала его слов, а если и слышала, то не верила ему. Как это школа может нравиться?

Несколько дней ушло у Зольтенов на то, чтобы устроиться в новом доме. Мама и Гретхен скребли и чистили всё вокруг, проветривали и вытирали пыль. Папа проверял, что у него есть, а чего нет в магазинчике, решал, какие ещё продукты заказать. С тех пор, как Карл Зольтен умер, в магазине заправлял нанятый помощник, но теперь папа хотел всё делать сам.

— Мне кажется, папа ужасно беспокоится о магазине, — утверждал Руди.

Анна была с ним согласна. У папы, казалось, нет ни минутки свободной, у него не хватает времени даже на то, чтобы улыбнуться. Раз она увязалась за ним, пытаясь помочь. К их взаимному изумлению, она оказалась отличной помощницей. Анна считала банки консервированных персиков или коробки с печеньем. Она очень хорошо считала. Когда папа проверял, всегда оказывалось, что она права. В какой-то день Фрида пришла помочь, но Фрида всё время ошибалась.

— Ты слишком торопишься, дочка, — объяснил ей папа.

Анна

широко раскрыла глаза. Выходит, иногда полезно быть медлительной?

За три дня до начала занятий в школе очки были готовы. Посаженные на горбинку носа, они напоминали две круглых луны. Как же ей хотелось сдёрнуть их и зашвырнуть в дальний угол! Она недоверчиво взглянула через очки.

В ту же секунду на маленьком насупленном личике появилось совершенно новое выражение — смесь изумления и восторга. Она увидела мир, которого никогда раньше не замечала.

— Ты похожа на сову, Анна, — заявила Фрида, в общем-то не имея в виду ничего плохого.

Выражение изумления и восторга вмиг слетело с лица Анны. Она отвернулась и протопала вверх по лестнице в свой альков, куда никто не мог войти без разрешения. Через пару минут наверху появился папа.

— Как они тебе нравятся? — тихо спросил он.

Девочка уже готова была во всём признаться. Ей хотелось сказать, что она понятия не имела о морщинках у него вокруг глаз. Она видела голубые глаза, но и не догадывалась, какие они яркие и блестящие.

Но тут Анна вспомнила насмешки сестры. До чего же ей ненавистны эти насмешки!

— И что, папа, теперь я должнавсегда их носить? — пробурчала она.

Папе было её страшно жалко, но всё же он кивнул.

— Ты должна их носить всё время, не снимая, и чтобы никакого баловства, — строго сказал он.

Анна слегка покраснела. Нехорошо обманывать папу, но слишком трудно объяснить, как всё вокруг изменилось. А вдруг и папа не поймёт? Она сама с трудом понимала, что же произошло.

— Ладно, — выдавила из себя девочка.

Чтобы утешить дочку, папа положил ладонь на макушку склонённой головы. Она вывернулась у него из-под руки.

— Хочешь пойти со мной в магазин? — спросил он.

Анна кивнула и глухим голосом произнесла:

— Я ещё побуду здесь минутку. Ты иди вниз, ладно?

Эрнст Зольтен совсем уже было собрался уйти, но тут повернулся, чтобы поцеловать дочку.

— Ты к ним скоро привыкнешь, Liebling, ^[16]— попытался он утешить её. — Просто подожди немного.

Анна чувствовала, что у неё горят щёки, и рада была, что в алькове темновато.

Когда отец ушёл, она выставила вперед правую руку и стала её разглядывать. Пошевелила пальцами, сосчитала их. Даже в неярком свете все пять отчетливо видны. Девочка уставилась на ногти, блестящие, с маленькими полукруглыми лунками, наклонилась, разглядывая красное шерстяное одеяло. Оказывается, оно всё в шерстинках, и ей видны эти шерстинки, сотни шерстинок.

Куда бы она ни смотрела, куда бы ни поворачивалась, всё вокруг было такое новое и непривычное, такое замечательное.