Неукротимый: возрождение
Шрифт:
— Мне все равно. — Я положила руки на пояс его джинсов, прежде чем засунуть пальцы в его карманы и мягко притянуть его ближе. Он пришел, когда его позвали. Я подняла на него глаза, посмотрела прямо на него и прошептала: — Я хочу, чтобы она умерла.
То, как он посмотрел на меня, с восхищением и уважением, которые я редко видела у него, заставило мои внутренности затрепетать. Он протянул руку, чтобы обхватить мою щеку, и я подалась навстречу его прикосновению, когда он пророкотал:
— Такая сильная.
Это был комплимент, но совершенно необоснованный, так как
Положив руки мне на плечи и посмотрев вниз на мои губы, он спросил:
— Когда ты собираешься дать мне этот рот, детка? — потребность в его голосе была ощутимой. — Я пытаюсь быть терпеливым, но как уже говорил тебе раньше, я не святой.
— Скоро, — пообещала я с придыханием.
Я еще не была готова, но уже почти. Когда я дам ему свой рот, пути назад уже не будет. Это последняя частичка меня, которую я должна буду отдать, самая интимная часть меня, которую я должна буду отдать, и я не собиралась отказываться от нее без уверенности.
И когда он посмотрел на меня так, как он смотрел на меня прямо сейчас, с сердцем нараспашку, я опустила взгляд, и мое сердце бешено заколотилось.
— Прекрати это.
Он казался смущенным.
— Прекратить что?
Мои щеки вспыхнули.
— Прекрати завоевывать меня.
Его грубый смешок попал мне прямо в яичники, и когда он крепко обнял меня, опустив голову и смеясь мне в шею, я держалась за его карманы и застенчиво улыбалась.
Именно тогда я поняла, что хочу еще детей от моего прекрасного замученного короля, и, может быть, если он справится, похоронив королеву Драконов, мы поговорим об этом.
Твитч был лекарством, о котором я не знала, что мне нужно, и я хотела вколоть его прямо в свои вены и оставаться под кайфом от него всю свою жизнь.
Что это говорит обо мне?
Господи.
Я не хотела думать об этом.
Молли вошла в кухню и застонала:
— О Боже. Остановитесь.
Когда Твитч повернулся, чтобы посмотреть на нее, в уголках его глаз появились морщинки.
— Знаешь, ты могла бы просто отвалить.
Молли налила себе чашку кофе.
— Серьезно. Это все равно, что видеть, как твоя горячая мамочка целуется со своим новым мальчиком-игрушкой. — Она протянула руку к Твитчу. — А ее парень — татуированный танк, который не носит рубашку по дому. Тьфу. Отвратительно.
Я откинула голову назад и громко рассмеялась.
Вот почему я любила Молли. Ее уровень дерзости был экстраординарным.
— Как скажешь. — Я вырвалась из хватки Твитча, и когда я это сделала, он издал низкое горловое рычание. Я нежно прикоснулась рукой к его аккуратно подстриженному затылку и заявила: — Мне нужно в душ.
Молли подошла ближе.
— Эй, Лекс, у тебя здесь что-то есть. — Она указала на свою ключицу, и когда я не сделала никакого движения, она сделала еще один шаг и попыталась стереть это с меня, прежде чем поняла, что это за отметина. Ее глаза расширились от удивления, прежде чем сузиться, а затем остановиться на Твитче. Она тихо сказала: — Сколько тебе лет? Четырнадцать?
Молли повернулась, недоверчиво качая головой, и вышла из кухни,
— Придурок!
И это был мой намек на то, чтобы уйти.
Я направилась в ванную, и звуки семейной ссоры обрушились на меня, заставляя чувствовать себя одновременно легко и счастливо.
Серьезно.
Я была фриком.
***
Твитч
— Ты не помнишь меня, не так ли?
Молли сидела на диване с ЭйДжеем на коленях, и ее глаза пристально смотрели на меня. Ее голос оставался нежным, когда она провела рукой по волосам моего сына.
Я оторвал взгляд от своего телефона.
— А должен?
ЭйДжей сидел в своем планшете, с наушниками в ушах, и смотрел какое-то дурацкое шоу, где взрослые мужчины и женщины распаковывали коробки с яйцами-сюрпризами и показывали детям дома, что у них получилось. Я серьезно не понимал, что смотрят дети в наши дни.
А люди думали, что у меня проблемы.
— Ты знал моего отца, — это было все, что она сказала, и когда она не продолжила, я поднял руку и бросил ей жест «продолжай». — Она сделала глубокий вдох и продолжила. — Мне было около восьми лет, и когда ты вошел в наш дом, я спряталась за перилами, наблюдая за тобой. — Она улыбнулась. — Я была убеждена, что ты Мокои. — Когда я нахмурился, она объяснила: — Дух аборигенов, который похищал и ел детей. Мой отец рассказывал нам истории о Мокои. Они были высокими и необычайно худыми, с темными волосами и красными глазами, и они спали высоко на деревьях, высматривая своих следующих жертв. Мокои были нежитью, порожденной темной магией, и они часто носили души тех, кто неправильно использовал магию при жизни.
Под моим озадаченным взглядом она посмотрела на меня и прикусила свою чрезмерно полную нижнюю губу, ее мелодичный голос продолжал звучать.
— Моя домашняя жизнь не была хорошей, и хотя я была всего лишь ребенком, я чувствовала, что лучше рискнуть с Мокои, чем оставаться там, где я была. — Она опустила лицо и посмотрела на моего сына с любовью, которую приберегала только для него. — Я была босиком и грязная. Мои кудри были сильно спутаны, футболка, которую я носила, была порвана, а ступни кровоточили. — Она с трудом сглотнула и быстро заморгала. — И я подошла к тебе, вложив свою липкую руку в твою, и сказала…
О, черт.
Я вспомнил ее.
Как я мог забыть?
— Я готова, — закончил я ее предложение, недоверчиво моргая.
Она кивнула, ее глаза сияли.
— Да. — Она прочистила горло. — Ты посмотрел на мое состояние и опустился на колени, вытирая слезы с моих щек. Видишь ли, мне было грустно, что я больше никогда не увижу своих сестер, потому что, когда Мокои забирал тебя, ты не возвращался. Ты выглядел злым, но ты был добр ко мне, и на долю секунды я смирилась с тем, что ты меня съешь.